Безусловно, не все грибы-дубравники — цари. Может быть, только один такой и родится на весь лес, не каждый год они являют свою красоту и величие людям, но, уж если попадаются на глаза, это становится настоящим событием. Нет-нет, Нил Силович на такой гриб-король не набросится с ножом, не перережет безжалостно его толстенную ногу, на которой королевский гриб восседает, как на троне, и не выкорчует его обеими руками вместе с гнездовищем, а, как и надлежит, сначала упадет перед ним на колени, долго-долго будет ползать вокруг его трона, разговаривать с ним, как с живым, выразит ему самыми высокими словами благодарность за то, что дождался именно его, Нила Силовича, прославит неслыханным славословием, а под конец сфотографирует, и не на одну, а на несколько стеклянных пластинок, наконец старательно измерит его со всех сторон до сантиметра, да где там, до миллиметра, занесет в спецбух местность и опишет условия, в которых владычествовал царь-гриб, и уже только после этого осторожно перережет роскошную ногу, положит царя грибов в кошелку на самое почетное место, а сам престол тщательно замаскирует — может быть, на этом месте поселятся еще и престолонаследники. И, не задерживаясь, оставит Нил Силович на какое-то время лесные угодья, так как надо же будет этого великана взвесить на самых точных весах, надо живехонького и тепленького показать самым заядлым грибникам и надолго взбудоражить сердца и души тем, кто ничего подобного в лесу не встречал и трудно верит даже в то, что увидел в чужой кошелке. «Этого не может быть!» — чаще всего говорили грибники-неудачники. И именно это лечило, укрепляло, закаляло расшатанные за зиму нервы Нила Трутня.
Сейчас Нил Силович караулил временную стоянку отряда, приказали смотреть как можно внимательнее, прислушиваться к каждому шелесту или шороху ветки. Но он, подперев винтовкой молодую березу, высматривал в первую очередь белые, да и другие тоже, тем более что и маслята, подберезовик или заячий гриб, синячок — все они съедобные, очень питательные и полезные. Правда, в семье, как говорят, не без урода. Попадается и синяк-дубовик или потеч-горький, с ядовитым духом, такой прежде всего вываривать надо и вываривать, а ядовитую воду выливать. Чертов гриб, рыгач, или гриб сатанинский, — самый яд, обходи его стороной, несет от него, если бы и захотелось полакомиться — в рот не возьмешь, отвратительный гриб…
Собирал Нил Силович грибки, а сам размышлял над житейскими явлениями. Философствовал. Вот видишь — грибы. Сколько их в лесу, какая польза от них, а не все они одинаковые. Все болетовые — так по-латыни называются, а вырастет, случается, среди этих болетовых такой сатанюка, что, гляди, незнающего и беспечного в гроб вгонит.
Собирал грибки, рассовывал сначала по карманам, а затем выбрал приметное место, начал складывать в кучу. Один грибок — ничего, одиночка и есть, можно не обращать на него внимания, а принеси в кучу, сложи вместе, и готов тебе ужин или же обед…
Вчера все двенадцать человек просидели в самом глухом закутке. Гаврило знал в лесу каждое тайное и неприступное место, а Витрогон знал не хуже. Они и выбрали такое место, где лучше всего можно разбить лагерь.
Без Качуренко никто не решался принимать на себя командование. Вершил все дела Белоненко, комиссар, но известно, комиссар — это не командир.
«Что делать будем, товарищи? У кого какие предложения?»
Думали все, думали молча, думали вслух, высказывались полушепотом, но сошлись на одном: подождем Качуренко, как ни верти, а без Качуренко — как без рук.
Говорят, хуже нет, чем ждать и догонять. Они вынуждены были ждать. Роман Яремович предложил послать разведчиков к тайному партизанскому складу, но его быстро отговорили. И в первую очередь Жежеря. Как человек пожилой, опытный, участник партизанской борьбы в годы гражданской войны, он говорил: на какое-то время нужно притихнуть. Кто знает, где побывали немцы, может быть, они уже дорвались и до партизанских складов, а если так, то обязательно оставили там засаду, залегли в кустах и ждут. Только ткнешься — их не заметишь, а они тебя сразу же сцапают.
«Подождем, освоимся, прикинем» — такое было решение.
Ждали, осваивались, прикидывали, оглядывали, оглядывались — днем в лесу было тихо и даже жарко. Осенние, видимо, последние в этом году комары не давали житья, они были мелкие, тощие, но от этого не менее коварные и кровожадные.
Только под вечер, когда вероятность опасности стала меньшей, когда лесничиха Прися в перекинутой через могучие плечи переметной суме принесла в одном чугуне жареную с грибами картошку, в другом густую молочную кашу и полдесятка мягких, еще теплых коржиков, в лагере оживились…
После трапезы у небольшого веселого костра, который почти не дымился, завязался разговор, без которых не может обойтись ни один человеческий коллектив.
Начал Клим Степанович Комар. Он проклинал Гитлера и войны.
— Гитлер думает, что на него и на его пособников нет статьи, по которой человечество определит и квалифицирует его преступления?
В разговор сразу же включился Юлий Юльевич Лан.