– Вам деньги даже не нравятся. Как только вы их получаете, так сразу принимаетесь ими сорить.
Коска открыл было рот, чтобы опровергнуть это утверждение, но потом вынужден был признать его очевидную истинность. Он стоял, весь покрытый сыпью, дрожащий, сгорбленный, казавшийся даже старше своих значительных лет, и смотрел на Темпла так, словно видел его впервые.
– Иногда, – пробормотал он, – я думаю, что ты совсем не такой как я.
– Я стараюсь. Чего вы хотите?
– Я хочу… – Коска удивлённо посмотрел на детей, на Балагура, который одну руку положил на плечо старшему, а во второй держал тесак. Затем на Ягнёнка с обнажённым мечом, зловещего, как могильщик. Потом на Шай, с направленным на него луком, и на Хеджеса, с арбалетом, направленным на неё. Костлявые плечи Коски поникли.
– Мне нужен шанс сделать всё заново. Сделать всё…
– Большинство из них вы навлекли на себя сами.
– Конечно, – Коска устало вздохнул. – Но эти ранят сильнее всех. – И он потянулся за мечом…
…и не нашёл его. Он хмуро и озадаченно посмотрел вниз.
– Где мой… ох?
Клинок показался из его груди. Коска и Темпл вместе смотрели на него, одинаково потрясённые. Солнце блестело на лезвии, кровь быстро пропитывала грязную рубашку. Сворбрек с раскрытым ртом отпустил эфес и шагнул назад.
– Ох, – сказал Коска, падая на колени. – Вот же он.
Позади Темпл услышал щелчок арбалета, и, почти одновременно, другого. Он неловко повернулся и упал на один локоть в навоз.
Хеджес вскрикнул, арбалет выпал из его руки. Из другой ладони торчал болт. Свит опустил арбалет, и потрясённое выражение его лица быстро сменилось самодовольным.
– Я заколол его, – пробормотал Сворбрек.
– Меня подстрелили? – спросила Шай.
– Будешь жить, – сказал Ягнёнок, проследив траекторию арбалетного болта Хеджеса, который торчал из её седельной луки.
– Мои последние слова… – Со слабым стоном Коска завалился на бок в грязь рядом с Темплом. – У меня приготовлены чудесные… репетировал… Что за слова? – И он улыбнулся той светлой улыбкой, присущей только ему – глубоко морщинистое лицо излучало благодушие и доброжелательность. – А! Вспомнил…
И больше ничего. Застыл.
– Он мёртв, – ровным голосом сказал Темпл. – Больше никаких разочарований.
– Ты был последним, – сказал Балагур. – А я говорил ему, что в тюрьме нам было бы лучше. – Он отбросил нож в навоз и похлопал старшего сына Бакхорма по плечу. – Вы, четверо, можете идти внутрь, к матери.
– Ты подстрелил меня! – взвизгнул Хеджес, вцепляясь в скрюченную руку.
Сворбрек поправил сломанные очки, словно никак не мог поверить в своим глазам.
– Изумительное мастерство!
– Я целился в грудь, – пробормотал разведчик себе под нос.
Писатель осторожно обошёл труп Коски.
– Господин Свит, могу ли я поговорить с вами о книге, которую я задумал?
– Сейчас? Я в самом деле не понимаю…
– Щедрая доля от прибыли воспоследует.
– …как могу вам отказать.
Холодная вода просачивалась через ткань штанов Темпла, сковав его задницу ледяными объятьями, но он вдруг понял, что не может пошевелиться. Так бывает, когда смотришь смерти в лицо. Особенно если большую часть жизни старался не смотреть в лицо никаким опасностям.
Он заметил, что перед ним стоит Балагур и хмуро смотрит на тело Коски.
– Что мне теперь делать? – спросил он.
– Я не знаю, – сказал Темпл. – А что делают другие?
– Я планирую создать аутентичное описание живности и поселений Дальней Страны, – болтал Сворбрек. – История на века! В которой вы будете играть стержневую роль.
– Ладно, я стержневой, – сказал Свит. – Что такое стержневой?
– Моя рука! – визжал Хеджес.
– Тебе повезло, что не в лицо, – сказал Ягнёнок.
Откуда-то изнутри доносился плач детей Бакхорма, которые воссоединились со своей матерью. Хорошие новости, решил Темпл. Хороший итог.
– Мои читатели придут в трепет от ваших героических деяний!
– Я уже трепещу за них, – фыркнула Шай. – В героический масштаб твоих пищеварительных газов на востоке никогда не поверят.
Темпл посмотрел вверх, на летящие облака. Если Бог и есть, то мир, похоже, в точности такой же, как если бы его не было.
– Я настаиваю на абсолютной честности. Не приму никаких преувеличений! Правда, господин Свит – вот сердце всех великих произведений искусства.
– Полностью поддерживаю. И поэтому мне интересно – а вы слышали о тех временах, когда я убил огромного бурого медведя вот этими двумя руками…
Какой-то Трус
Ничто не осталось таким, как она помнила. Всё казалось меньше. Скучнее. Всё изменилось.
Какие-то новые люди построили дом и новый амбар там, где раньше стояла их ферма. Распахали пару полей и, судя по всему, посевы давали неплохие всходы. Вокруг дерева, на котором повесили Галли, расцветали цветы. Дерево, рядом с которым была похоронена мать Ро.
Они сидели на лошадях, хмуро глядя вниз, и Шай сказала:
– Почему-то я думала, что всё будет так, как мы оставили.