Шай загнула зубами порванный рукав, чтобы показать длинный порез, из которого все еще сочилась кровь к пальцам. Вид его заставил колени Темпла ослабеть. Или даже обмякнуть. В общем удивительно, что он все еще стоял.
— Немного болит, — сказала она.
Корлин достала моток бинтов из кармана.
— Как будто мы это уже проходили, а? — Она повернула свои голубые-голубые глаза на Темпла, когда он стал разматывать его на руку Шай. Похоже, она никогда не моргала. Темпл нашел бы, что это лишает силы духа, если б она у него еще осталась. — Где мой дядя?
— В Биконе, — прохрипела она, когда повстанцы спешились и начали вести своих лошадей по крутым склонам каньона, разбрасывая грязь.
— Живой?
— Мы не знаем, — сказала Шай. — Они обнаружили, что он Контус.
— Да вы что? — Корлин взяла мягкую руку Темпла и зажала вокруг запястья Шай. — Подержи это. — Она начала расстегивать куртку.
— Ламб поехал за ним, но начались неприятности. Тогда мы забрали фургон. Свит напугал лошадей, чтобы дать им… немного времени.
Корлин сбросила куртку и бросила ее на шею лошади, ее жилистые руки были синими от букв, слов, слоганов от плеч до запястий.
— Я Контус, — сказала она, вытаскивая нож из ремня.
Была пауза.
— О, — сказал Темпл.
— А, — сказала Шай.
Корлин, или Контус, разрезала бинт одним быстрым движением, затем закрепила его булавкой. Прищурившись, она перевела взгляд на остатки фургона, спокойно осматривая золото, блестящее в снегу.
— Похоже, вы получили в наследство деньжат.
Темпл прочистил горло.
— Немного. Вознаграждения юристам недавно выросли…
— Нам надо взять пару лошадей. — Шай выдернула замотанную руку из захвата Темпла и поработала пальцами. — Никомо Коска не отстанет надолго.
— Вы видимо не можете просто быть подальше от неприятностей, а? — Корлин тронула лошадь Брачио за шею. — Мы можем поделиться двумя, но это будет стоить.
— Не думаю, что ты в настроении торговаться?
— С тобой? Не думаю. Давай просто назовем это великодушным пожертвованием в дело освобождения Старикланда. — Она дернула головой в сторону своих приятелей, и они поспешили вперед, с мешками и седельными сумками наготове. Один большой парень в спешке задел Темпла по плечу. Некоторые начали копаться на четвереньках, зачерпывая золото, разбросанное вокруг крушения. Другие забрались внутрь, и вскоре стал слышен треск решетки и ломание сундуков; драконье золото крали в третий раз за неделю.
Несколькими минутами раньше Темпл был богат за пределами жадных надежд, но несколькими минутами позже он был в шаге от того, чтобы лишиться головы, и было бы грубо жаловаться на такой исход.
— Благородное дело, — прошептал он. — Не стесняйтесь.
Времена Меняются
Мэр стояла на привычном месте на балконе, руки как всегда заняли свои места на перилах, отполированных там до блеска, и смотрела, как люди Карнсбика вкалывали на его новой мануфактуре. Огромный каркас уже возвышался над амфитеатром, новый поверх древнего, затянутый лесами на месте, которое когда-то занимал Белый Дом Папы Ринга. То было отвратительное здание во всех смыслах. Здание, на которое годами она направляла всю свою ненависть, коварство и ярость. И как же она по нему скучала.
Не говоря уж о Мэре, она стала королевой Далекой Страны, когда Ринг перестал качаться, но только она схватила венок триумфа, как тот ссохся до увядших веток. Жестокость и огонь выгнали половину населения. Слухи насчет золота иссякли. Затем дошли слухи о жиле к югу от Хоуп, и внезапно люди стали утекать из Криза сотнями. Когда не осталось, с кем драться, она распустила большинство людей. Раздраженные, они развлекались поджогами на пути из города, и сожгли большую часть того, что осталось. Все равно, остались пустые здания, и денег не поступало. Игральные залы и дома терпимости были заколочены досками, осталась лишь струйка клиентов под ней в Церкви Костей, где раньше она гребла деньги, словно сама чеканила.
Криз был ее единственным владением. И он был близок к бесполезности.
Иногда Мэр чувствовала, что провела жизнь, строя, потом, кровью и напряжением, лишь чтобы смотреть, как все разрушается. Ее собственным высокомерием, мстительностью других и переменчивыми метаниями судьбы — этого слепого головореза. Она убегала от одного фиаско к другому. В конце оставив даже имя. Даже сейчас, у нее всегда был наготове упакованный чемодан. Она осушила стакан и налила себе другой.
Вот что такое мужество. Принимать разочарования и поражения, вину и стыд, все раны, нанесенные и полученные, и топить их в прошлом. Начинать заново. Проклиная вчерашний день и встречая завтрашний с высоко поднятой головой. Времена меняются. Они для тех, кто видит их приход, планирует и изменяется сам, чтобы соответствовать процветанию. Так что она заключила сделку с Карнсбиком, и снова разделила свою с таким трудом завоеванную маленькую империю, не произнеся ни единого грубого слова.