Красная стрела. 85 лет легенде

Ночью Наташа то и дело вскакивала к мобильнику, точно он был грудной младенец; его молчание было пронзительней самого громкого крика. Несколько раз она открывала в контактах номер Раздрогина, но всякий раз нажимала на “Выход”.

Это было оно, то самое убийственное, пожирающее душу беспокойство, какое охватывало дома, когда Раздрогин шатался где-то допоздна. Но теперь-то что ей за дело до своего бывшего? Следовало уже давно выставить паразита вон. Но все было так трудно, столько лет на одних нервах. Наташа то попадала по неопытности на дорогие кредиты, то у нее на складе прорывало трубу и товар плавал в разваренном говне, а то еще надо было разруливаться с бандитской “крышей”, и Наташа вилась ужом, чтобы не лечь под бригадира Костяна, обритого, белоглазого, приходившего в ярость за полторы секунды и тогда испускавшего страшный едкий дух кабаньей случки, от которого у Наташи подгибались ноги. Как было в этом во всем выдержать еще и стресс разрыва с Раздрогиным, тем более что пойти ему из дома было совершенно некуда? Много раз после скандалов Раздрогин порывался уйти на вокзал и там жить. Он даже вытаскивал в прихожую свою старую сумку, кое-как набитую вещами, и принимался, с набухшим от натуги лбом, завязывать шнурки – но тут Наташа сама бросалась между ним и дверью, между ним и этим вокзалом или каким-нибудь другим бомжатником, в ужасе от того, как Раздрогина потом искать, как лечить от воспаления легких, от лишаев и вшей. Нет, она просто не могла себе позволить такого удара, посыпался бы бизнес – а было очень страшно остаться без своего дела, без денег на жизнь.

Наутро Наташа отправилась на Новый Ябаолу, думая о своем заказе, который уже неделю как отшит на фабрике и ждет отправки. Это в Пекине жара плюс тридцать, а в Окурове уже летали сырые белые мухи, и скоро зима. Хорошо пойдут шубы из норки-поперечки, куртки из крашеной лисы, все в стиле Ferre и Simonetta Ravizza. У китайцев – культ и культура копий, говорят, они еще до нашей эры подделывали свою старину, и подделки с течением столетий сами становились подлинниками. Здесь никого не смущают фальшивые юани: если тебе дали подозрительный “стольник” с розовым, как пион, председателем Мао, можешь спокойно им расплатиться на рынке, в харчевне. Масса фальшивых купюр работает почти наравне с настоящими деньгами, честно вращает колеса экономики. Видимо, только в Поднебесной и стало возможно производить мегатонны “брендовых” реплик, которые мирно наполняют магазинчики вроде тех, что держит Наташа. Уж кто-кто, а она хорошо знает своих клиенток: им и не нужно подлинного, и дело не только в дешевизне китайского товара. Жизнь, для которой они покупают хрустящие, словно бумагой переложенные меха и сумки с буквами, на деле – чистая иллюзия. Эта выдумка ничего не имеет общего с их реальностью, той, где давка в транспорте, сволочное начальство, ангинозные рассветы по понедельникам, дача и дождь по выходным. Но как, скажите, вытерпеть реальность, если больше ничего нет?

На меховых этажах оптового мегамолла пахло, как на звероферме; в проемах вместо дверей висели шторы грязного атласа, в тесных витринах кое-где красовались, изображая роскошных дам, манекены-калеки, с беспалыми культяпками и шершавыми язвами вместо носов. Все это вместе напоминало дешевый бордель – но именно здесь делался огромный товарооборот и ковалось счастье россиянок, замерзающих в снегах. Наташа заранее радовалась встрече со своим менеджером, которую по-русски тоже звали Наташа. Маленькая китаянка, личиком похожая на белку, всегда была проворна и услужлива, много смеялась, давала хорошую скидку, и в сумке рядом с тяжелым, как булыжник, ненавистным мобильником для нее лежал подарок – павловский платок.

Накануне в ресторане подвыпивший девичник взялся подсчитывать, где у каждой больше тезок – дома или в Китае. Получалось, что в Китае. “Да их вообще хреновы миллиарды, наших узкопленочных братьев по разуму!” – неполиткорректно кричала, вся в помаде и соусе, хмельная Анюта. А Наташа тогда подумала, что Россия и Китай – как два поставленных друг напротив друга огромных зеркала. Окажешься между зеркалами – и увидишь уходящие на две стороны, в две головокружительные бесконечности ряды одинаковых Наташ, и каждая, независимо от национальности, будет тобой.