Пошли мы со Стёпой в очередной раз выбрасывать мусор. Я поравнялась с Василисиным участком и, готовясь к лаю, внутренне сжалась. Но лая не последовало. Очевидно, они уехали. «Стёпа! – кричу отставшему коту. – Иди, не бойся, Василисы нет!» Но Стёпа что-то застрял. Может, просто устал? Коты не могут долго бежать, и время от времени мне приходится брать Стёпу «на ручки». Подхожу. Нет, не устал – морда очень бодрая, как бы даже вдохновенная, вроде бы что-то замышляющая… И вдруг на Стёпу с крыши дома напротив с характерным стрёкотом пикируют две сороки. Очевидно, у них под крышей этого дома гнездо. Значит, меня они пропустили, а на остановившегося Стёпу среагировали. Сороки продолжают трещать и носиться над Стёпой, а он с удовольствием укладывается на тропинку и прикрывает глаза. Сороки меняют тактику. Одна с треском налетает Стёпе на голову, а другая тихо-тихо спускается на землю и «пешком» подкрадывается к Стёпиному хвосту с явным намерением клюнуть кота в зад. Когда до поражения врага остаётся одно мгновение, Стёпа резко поворачивает голову. Обе сороки взлетают. Покружившись, посовещавшись, меняются местами: та, что отвлекала, стрекоча над головой, теперь подкрадывается к хвосту и наоборот. Однако результат тот же. Это продолжается минуть десять. А кот счастлив, он развлекается, как теперь принято говорить, «отдыхает». «Стёпа, хватит издеваться над птицами! – говорю ему, – пойдём мусор выбрасывать!» Но Стёпа снова делает вид, что спит… Я сходила к мусорнику, вернулась и нашла кота и птиц в прежнем положении. Сороки, смотрю, уже осипли, а кот так и светится от удовольствия. Пришлось ради сорок вмешаться – я подошла и прогнала их с поля битвы. «Отдохнувший» и очень довольный Стёпа поднялся и потрусил за мной.
Серебряный амур
Замечательный пруд в нашем дачном посёлке! Длинный, глубокий, с песчаными берегами, на дне бьют родники. Вот только уж очень сильно, больше чем наполовину, зарос он колючими водяными сорняками. Зато на другой половине образовалась целая плантация кувшинок – белые, жёлтые, розовые. Необыкновенное удовольствие плавать среди них поутру. Но счастье, как всегда, быстротечно. Председатель закупил мальков белого амура, это рыбка такая. В первое лето амур привыкал, рос, размножался, а на второе – пожрал все водоросли. Вместе с кувшинками. К берёзе прибили щит с нарисованной рыбиной со страшной оскаленной пастью и надписью: «Ловля рыбы запрещена! Штраф за 1 рыбку – 1000 рублей». Под берёзой обычно сидит с удочками наш сторож Геннадий. Попавшегося белого амура он бросает обратно в пруд, ершей и карасиков скармливает своим многочисленным кошкам. Я как-то посетовала, что амур истребил кувшинки. «А это и не он вовсе, – сказал Геннадий. – Он только водоросли ест. Это наши дачники, надеясь списать преступление на амура, выдернули все кувшинки и посадили в бассейны на своих участках!» – «Так они зимой всё равно вымерзнут! – вознегодовала я. – Бассейны ведь мелкие!» – «Нет, на зиму они корни кувшинок выкапывают и хранят в подполе, как картошку. Да ты не горюй, вон уже новые растут!» – и Геннадий, сняв с крючка очередного реабилитированного белого амура, указал в дальний угол пруда, где покачивались на плоских круглых листьях две белые кувшинки, одна розовая и три жёлтых. Кстати, амур этот не белый, а серебряный, с серенькими плавниками.
Июльский ливень
Он хлынул так внезапно, что все прохожие, даже те, кто захватил зонты, ринулись под навес подъезда жилого дома. Сразу стало ясно, что зонтики всё равно бы не спасли. Июльский ливень был мощным, всесокрушающим. Светлые потоки быстро бежали по асфальту, и две девушки, скинув босоножки, стояли по щиколотку в воде и смеялись. А мы смотрели на них сквозь прозрачные струи, льющиеся из-под подъездного козырька, и раздумывали, не поступить ли так же. Хотя можно и переждать – вон какие огромные пузыри надуваются на лужах и тут же лопаются! Значит, дождь скоро пройдёт. И мы, сгрудившись под навесом, ждали.
Я оказалась в первом ряду. Около меня стояла прогулочная коляска с малышом. Двухлетний мальчик лениво ел булку и, откусив, всякий раз отбрасывал ручонку в сторону, при этом едва ли не попадал булкой в морду сидящего рядом боксёра. Пёс был без намордника. Поводок его тянулся в глубину нашего небольшого, но тесного коллектива – за мокрыми спинами угадывался прижатый к двери хозяин собаки, пожилой мужчина. Боксёр, раздувая ноздри, с вожделением смотрел на булку, из глаз его катились слёзы. Крупные и светлые, как капли июльского дождя. Псу ничего не стоило вырвать у ребёнка булку или хотя бы отхватить кусочек – мальчик бы точно не обиделся, а его мама не заметила бы – полуотвернувшись, она увлечённо болтала по мобильнику. Оттеснённый от собаки хозяин тоже не мог ничего увидеть, а уж я бы не выдала. Возможно, боксёр всё это понимал, но он не смел покуситься на булку и только смотрел на неё и плакал.