Красная строка. Сборник 3

Многое, кроме музеев говорит о том, что в Орле жили русские классики: мемориальные таблички, памятники, уже упомянутый выше великолепный дом Книги, величественное здание библиотеки.

И посему Орёл – белый город, белый, как новый лист, ожидающий россыпь первых слов:

«И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге.

Минута – и стихи свободно потекут…»

Михаил Фадеев

Начать всё сначала

(о скитаниях двух верлибристов по ЛИТО «эпохи застоя»)

Ко второй половине семидесятых в научном поселке Черноголовка скопилось изрядное количество молодежи, которой было скучно заниматься только тем, за что деньги платят, и на базе аспирантского общежития, возведенного аккурат к тому времени, но из-за некоторого сходства силуэтов с известным, но снесенным когда-то историческим зданием чаще называемого Бастилией, появились клубы и группы по интересам, согласно возрасту основного контингента общаги в основном музыкальным и танцевальным (так называемый Молодежный клуб), а также к разного рода и уровня капустникам, но проявились и пишущие, инициативная группа, возглавляемая жильцом комнаты № 98, заселившимся через год после суицида жильца предыдущего, одарила общагу тремя выпусками художественно-поэтической, то есть с привлечением и художника, и стихотворцев стенгазеты с лапидарным – по адресу заведения названием «Школьный бульвар 1Б», но с довольно-таки пестрым содержанием. Первый же читатель – низенький шкет, зашедший со стороны в молодежный клуб и остановившийся возле нашего дацзыбао, – шмыгнул носом, произнес самодовольно: «Зе брэд оф сив кэйбл» и немедленно вышел. Немного позже при Большой гостиной Дома ученых, что в двух шагах от Бастилии, самоорганизовалось литобъединение (ЛИТО). Хотя его учреждение связано с соответствующим соглашением авторских коллективов общажной дацзыбао и учрежденческой стенгазеты Института физики твердого тела, контингент нового клуба набирался практически по всему поселку, независимо от места работы или учебы. Незадолго до этого я подружился с Виктором Балашовым из Института минералогии, таким же, как и я, молодым специалистом. Общей платформой было увлечение верлибром – поэтической формой с необычной для того времени стиховой графикой – без рифмы и монотонного ритма и соответствующего им контента, очевидными, по нашему с Балашовым мнению, атрибутам кризиса и тупика современной нам поэзии. Частые и долгие обсуждения выявили серьезные ожидания от новой формы – вплоть до подвижек на содержательном уровне. Углубившись, мы разрабатывали даже соответствующие ей философию и филологию своего рода. Не в силах вполне отмежеваться от основного рода деятельности – науки, мы были явными материалистами в этих гуманитарных вопросах, что проявилось, например, в выделении особой роли имён существительных в поэтическом тексте и соответствующей им предметности – вещей и местоимений, знаки препинания не приветствовались, зато всячески поощрялась лапидарность стиля, минимализм. В местоимении, обычно в третьем лице единственного числа (он/она) угадывался лирический, а вернее ситуативный герой, то есть главный персонаж ситуации), вещь же при этом понималась в контексте понятий «весть» и «вещий», но одновременно с этим и в обыденном значении слова – для смысловой полифоничности своего рода. Однако более всего нас интересовала проблема выявления из окружающей нас предметно-вербальной и социальной реальности феномена поэтического и способы его так сказать синтеза простыми средствами этой же самой окружающей нас реальности, ибо именно исчерпанность, как нам представлялось, поэтики в стиховом море, постоянно пополняемым фактически одним и тем же, удручала более всего. Советский Союз постепенно погружался в фазу кризиса со всеми своими атрибутами, материальными и духовными (так называемый застой) и, несмотря на ностальгию по временам молодости, не признавать сей фактор элементарно несправедливо и невозможно – это ощущалось во всех сферах жизни, на работах своих мы постоянно догоняли и обгоняли американцев, по материалам моей диссертации можно было создать супертопливо для ракет, у коллег моих дело обстояло аналогично, но это ничего не меняло в атмосфере, кризис углублялся, неудовлетворенность нарастала, «литошники»-рифмоплеты сочиняли басни, от которых скулы сводило, пытались поддеть и даже провоцировать верлибристов, но и в центральных журналах дело обстояло не лучше. Так что не думаю, что молодые «научники» Фадеев и Балашов просто от жиру бесились со своими претензиями.