Красная строка. Сборник 3

– А как же свободные стихи Блока и особо ценимого Мандельштама? – позорно обратился я за помощью к классикам, вспомнив рассказ Ильи Эренбурга о том, как Мандельштам, покачивая «верблюжьей головкой», диктует супруге «Нашедший подкову». На это еще более снисходительно мне было растолковано, что шедевры «Она пришла с мороза» Блока и «Нашедший подкову» Мандельштама допустимы, если заслужены долгим трудом на ниве «нормальной» поэзии, то есть лишь как своего рода каприз гениев и никак иначе, переводная же поэзия, всякие там очаровавшие нас Лорки, Уитмены и Рильке, вообще не в счет. Среди отдельных листков папки было и несколько поэтических произведений членов московской группы. Остался в памяти начальный стих одного из них – «Стою один на площади прощанья», показавшийся мне до крайности напыщенным и в известном смысле показательным – будучи вторичным продуктом усвоения морилки организмом сочинителя, он совмещал в себе все то, с чем мы с Балашовым, работавшие преимущественно на трезвую, решительно размежевывались; прикинув, что данный стиль предполагает высокую степень обидчивости, говорить об этом из вежливости сочинителям я не стал и вскоре разговор закруглил, но я и сейчас считаю, что накачка пафоса не полезна поэзии, тот стих перебило, пожалуй, в этом качестве впоследствии лишь «стасмихайловское» «А, может быть, тебя оставлю я среди холодной ночи бытия», по уровню неумной помпезности лидирующее, по-моему, в написанном на русском языке за последнее столетие. Впрочем, я не силен в несортовой литературе. Сознаю, что сравнение со стихами Стаса Михайлова для уважающего себя поэта – жест на уровне оскорбления. Прошу поклонников творчества «Московского времени» меня извинить: ничего личного, ребята были искренни в своих оценках во время разговора со мной, при этом особенно не церемонились, я лишь плачу той же монетой, правда, делаю это спустя уже сорок лет, и не все из участников живы, но таковы уж обстоятельства нашего диалога. Образцы черноголовской продукции, тем не менее, были приняты на рассмотрение с туманным обещанием содействовать при благоприятных обстоятельствах публикации. Хотя мы их об этом не просили и даже не намекали, посулы эти любителями морилки не с потолка были взяты, ибо общим и страстным желанием участников абсолютно всех известных нам ЛИТО было не важно – тушкой ли, чучелом, но непременно пробиться в печать, лучше в центральную, но на худой конец сойдет и районная; копились слухи, вычислялись подходы к пробившимся ранее и получившим влияние на редакторов, дающих «добро». Бахытовцы к тому времени, действительно, в этом смысле уже чего-то добились и теперь благородно протягивали руку приблудным провинциалам. Пусть даже и верлибристам. Вообще же должен заметить, что, несмотря на очевидные несовпадения интересов, некоторая личная симпатия, особенно после последовавшего вскоре происшествия, была явно достигнута, а когда я обещал к их ответному визиту с выступлением перед ЛИТО подготовить литр значительно более чистого по сравнению с их кухонным творчеством продукта, то не замедлило себя ждать и взаимопонимание: «Будем непременно!» О продажной водке, чей рейтинг был низок, вопрос даже не поднимался.

Тем временем подозрительно принюхивавшийся к углам помещения дог удалился из кухни, и Сопровский вышел за ним поглядеть. «Бля, так и есть! Что ж ты наделал, скотина!» – донеслось из гостиной, и все двинулись посмотреть, что стряслось. Посреди большой комнаты на полу курилась огромная куча собачьего дерьма, осрамившееся чудовище с виноватым видом крутилось под ногами, поглядывая снизу и всячески давая понять: «Я, конечно, мерзавец, не спорю, но и вы, господа, хороши!» – бедную собаку, как видно, давно уже распирало, но ее мучений и подаваемых знаков, понятных любому собачнику, никто не заметил вовремя.

– Господа, – обратился я к коллегам, а вам не говорили хозяева, что собаке гулять бывает нужно?

– Да блин, мы не привыкли еще, они только вчера уехали.

– Ну, теперь знаете – так завтра извольте с утра!