Красная строка. Сборник 3

Через месяц я пытался ей написать, хотел извиниться, но ее ответ был крайне холоден: «Ты не мой сын, а она не моя внучка». Если честно, то мне до сих пор кажется, что мама поступила неправильно… Так или иначе, мы не общались шесть лет, а теперь… Детство прошло. Она никогда не сможет прочитать этот рассказ».

Писать стало тяжело. Матвей посмотрел в окно. Очертания Шанхая были не видны из-за стены дождя. На часах полночь. Не стоит тратить вдохновение понапрасну: нужно продолжать…

«Смерть мамы взбудоражила меня. Признаться, я до сих пор не нашел силы рассказать об этом жене и дочке… Боюсь увидеть… Безразличие? Не знаю. Очень непонятное и странное чувство. В этот месяц, мне отчего-то постоянно вспоминается фраза, которой мама «проводила» сына в Китай пятнадцать лет назад. Она попросила меня продолжать писать… Жаль, что ее просьба ни на что не повлияла.

Почему для нее был так сильно важен сам факт существования моих рассказов? Вот вопрос, над которым я ломаю голову целый месяц. Как ни странно, но попытка найти ответ на него, навела на мысли о том, что останется после меня самого. Не секрет, что если пришел момент, когда мама не сможет прочитать моего произведения, то настанет и день, когда я не смогу его написать…

Я работаю в компании отца моей жены. Мы занимаемся отправкой студентов Поднебесной в заграничные ВУЗы. Вообще, я ответственен за работу с русскими партнерами, но… очень мало людей поступают в институты Москвы и Петербурга. Поэтому в большинстве своем я присутствую на встречах с клиентами… изображаю американца, канадца, австралийца (слава Богу, с английским полный порядок!). Наша жизнь прекрасна. У нас есть абсолютно все, о чем мечтает выпускник хабаровского педа: квартира в центре Шанхая, машина, возможность регулярно летать на Санью… Честно, я – гордость факультета востоковедения. Меня регулярно приглашают на встречи с первокурсниками (разумеется, в режиме онлайн) и я рассказываю «подрастающему поколению» о том, как устроить свою жизнь в Поднебесной. Вполне возможно, что где-то в толпе, сидит такой же Матвей Арсеньев, который буквально отсчитывает дни до «прощания» с бывшей столицей Дальнего Востока…

Я сижу в комнате. У монитора. Один. Как тогда, в подростковые годы, понимаю, что детские годы уже не вернуть. Опять плачу как «девчонка», но дверь никто не откроет. Мама не зайдет и не расскажет о том, как важно быть стойким перед критикой и как во всем мире лишь один человек будет смотреть на меня, как на маленького Пушкина. Впервые за пятнадцать лет я понимаю, почему перестал писать рассказы. Все просто: жена и дочка не прочитают их. Они обе китаянки. Бывает, во время семейных ужинов, они начинают обсуждать ужасно заумные темы, например, классическую литературу Поднебесной. Это ужасно, но… Я не понимаю, о чем они говорят. Мы можем мило беседовать о планах на будущее, о том, как было бы здорово поехать на каникулы, но… В дни особенной горести Фэйфэй бежит к маме, потому что я… Не пойму.

Сейчас с трепетом вспоминаю голубой советский букварь. Что, если вместо учебника по английскому, я подарил бы дочери именно его? Кто мешал мне придумывать стихотворения вместе с ней? Не знаю. Наверное, я был очень занят россказнями о том, как хорошо в Китае и как здорово жить в центре Шанхая… Чем запомнится учительница литературы, Елена Арсеньева? Я с горестью признаю, что она останется в веках лишь светловатым оттенком кожи ее правнуков-китайцев. Та же участь ждет и меня. И поделом». Час ночи. «Дождь и не думает останавливаться!» – пронеслось в голове у Матвея. Немного посидев, он отключил ноутбук и, вернувшись в спальню, прилег рядом с женой. Пытаясь занять удобное положение для сна, парень разбудил китаянку Кан Ни, которая с недоумением посмотрела на отца своей дочери.

– Почему не спишь? – Спросила она.

– Кажется, я больше никогда не смогу написать рассказ.

– Разве это плохо? Не всем быть… Как его звали? Кучерявый, африканец…

– Пушкин. – Улыбнулся Матвей. – Да, не всем, но… Мне достаточно быть Арсеньевым.

– Арсеньев? – Удивилась жена. – Это твоя русская фамилия?

– Да.

– Давно не слышала. Но… Красиво звучит. Правда.

– Да, красиво… Потому что это фамилия моей мамы…

Обнявшись, они уснули, но за окном все так же, не переставая, лил дождь.

Алексей Решенсков

Гоша

Окончив Строгановское училище, Дмитрий в поисках свободы и новых ощущений уехал в самую глубь Владимирской области, в деревушку Жабово. Это где-то у истоков речки Онучи. Художник должен быть свободен, считал он. А где, как ни здесь он был свободен от суеты города, соблазнов и ограничений. Только здесь вечерами, когда над рекой начинал стелиться туман, Дмитрий мог наблюдать за движением звёзд, вдыхая при этом пьянящий, чистый воздух. Именно здесь, любуясь рассветом, в нём вдруг просыпался самобытный художник, художник от Бога, который через обычный натюрморт мог заставить зрителя улыбаться и плакать, а в пейзажах отразить бесконечность земной красоты.