Красная строка. Сборник 3

«Меня зовут Матвей Арсеньев, и вот уже как пятнадцать лет я живу в Шанхае. В городе этом оказался не иначе, как по воле судьбы: родившись на берегах Амура, в Хабаровске, с детства ощущал некоторую близость к народу Поднебесной. В классе со мной учился мальчишка, чей прадед был китайцем. Сам он ни говорить, ни писать на языке предка не мог, однако черные волосы и разрез глаз «напоминали» о корнях. Общение с ним, с семьей его, закрепило во мне интерес к культуре страны, находящейся «по ту сторону» границы. Не скрою и материального интереса: с года 2005 Китай буквально «расправил плечи». Пекин, неожиданно, стал привлекательным для предпринимателей с Дальнего Востока, а мама, «знавшая поболе», решила, что ее чадо должно связать жизнь с перспективным гигантом Азии. Я не был против, к тому же, в Поднебесную тянуло. Так, я поступил на факультет востоковедения в Хабаровский педагогический институт».

Вдохновение было утеряно. Несколько раз перечитав написанное, Матвей пришел к выводу, что подобный текст «чересчур личный, а значит, невыносимо узок». Стерев подробности детства и юношества, он «начал жизнь с чистого листа» и принялся за изложение удивительной истории любви: «Моя жена – китаянка. Наша встреча в Шанхае, пожалуй, является самым счастливым событием, которое только могла уготовить судьба. Тем летом я приехал в экономический центр Китая с целью поступления в магистратуру…»

Матвей перечитал последнее предложение. Решив, что оно вышло крайне «канцелярским», парень удалил излишнюю «нагрузку» для читателя.

«Будучи студентом Восточно-китайского педагогического университета, я часто посещал библиотеку нашего кампуса. Пожалуй, это единственное место, где можно было спокойно провести время с книгой! Однажды рядом со мной присела милая китаянка Кан Ни. Она скромно перелистывала учебник английского. Обладая высоким уровнем, я решил предложить свою помощь в изучении языка Шекспира. Улыбнувшись в ответ, девушка согласилась. Наше общение быстро переросло в нечто большее. Теперь я гордо могу назвать ее своей женой, а в детской спит чудесная дочка Фэйфэй».

Матвей посмотрел на часы. Полдвенадцатого. «Инь-Ян» никак не приобретал желаемых очертаний. Решив передохнуть, он вышел на балкон и закурил. Перед ним открывался удивительный вид на мегаполис, жить в котором – мечта для многих парней из российской глубинки. Мысль о том, что кто-то в Хабаровске может лишь представлять себе подобное существование, отчего-то казалась ему приятной и успокаивающей. Поразмышлять о хорошем – единственный способ «свыкнуться» с неудачей в достижении поставленной цели…

Вот уже как месяц, он пытался написать рассказ-рассуждение о своей жизни в Китае. Каждый день Матвей садился за ноутбук с надеждой завершить хотя бы страницу истории, но… Ему постоянно что-то мешало! То нужно помочь Фэйфэй с компьютером, то жена Кан Ни начнет зудеть о домашнем быте. Атмосфера в квартире была напрочь лишена творческого потенциала! Да, дело определенно в «раздражителях». Ведь еще пятнадцать лет назад (подумать только!) Матвей писал и писал много! О, эти замечательные вечера в хабаровской квартире! Закрываешься в комнате, творишь, ставишь последнюю точку… Выходишь в зал, читаешь очередной шедевр… Маме.

«Вот оно! Нащупал…» – подумал парень.

Сделав последнюю затяжку, Матвей вернулся на рабочее место, безжалостно стер историю любви и даже хотел поменять заголовок, но… Решил, что он, пожалуй, наиболее глубоко отразит описываемые события.

«В жизни каждого эмигранта наступает момент, когда дни, проведенные в русской глубинке, вспоминаются с тоской и грустью. Я часто выступал в роли слушателя подобных историй, однако оказаться в шкуре рассказчика ни разу не приходилось. Кажется, мой черед настал. Человеком, подвигнувшим меня на ностальгические рассуждения, можно считать мою маму – Елену Арсеньеву, отдавшую всю жизнь на преподавание русского языка и литературы в одной из хабаровских школ.

Я мало что помню из детства, однако голубой советский букварь, пожалуй, будет преследовать меня до конца дней. То, с каким рвением мама учила меня читать, действительно заслуживает похвалы. Сидя на коленях, глядя в ее зеленые глаза, я день за днем постигал язык Пушкина и, представьте себе, писал первые стихи! Не без ее помощи, конечно. Мы выходили на прогулку, и, бывало, мама находила какой-либо предмет, кажущийся мне совершенно обыкновенным. Она указывала на него и просила срифмовать две строчки. Помню, мы долго спорили с ней из-за рисунка петушка на заборе. Я настаивал на том, что гребешок разноцветный, а мама, уходила в консервативные взгляды, и отстаивала право гребешка называться «золотым»! Да простит меня читатель, что я посмел назвать подобную глупость «стихами», но, клянусь, для пятилетнего ребенка самостоятельно найденные две строки с рифмой автоматически ставят его в один ряд с такими литературными титанами, как Маршак или Барто!»