Красная строка

Пётр Сергеевич, генерал в отставке, уже много лет живёт на другой улице, в квартире с лепным потолком и удобной гардеробной комнатой. Ещё недавно вид из гостиной радовал глаз – за Москвой-рекой распахивалась столица и, ему казалось, что он держит её в своих ладонях, как маленькую волшебную шкатулку. Гостей от этой картинки было трудно оторвать. Но сначала, прямо под его окнами, затеяли строительство какого-то театра, теперь вот Гонконг… Взглянуть не на что. Он вспоминает, что из материного окна и вовсе виднеется лишь тюрьма и смиряется со своей участью, как и с тем, что время от времени он должен бывать у мамы, находить ей то помощниц по хозяйству, то сиделок. Женщины не уживаются с Агриппиной Дмитриевной.

– А всё потому, что характер у твоей матери невыносимый, – любит повторять его жена Зоя, Зоя Степановна. – Подумай сам – в последний раз она подралась с сиделкой, обвинив её в том, что она украла у неё швабру, а перед этим выставила за дверь Свету, ну, ту, из Одессы, из-за того, что та весь балкон бельём завесила и ей ничего не видно. Сколько раз тебе говорила: «Отдай её в интернат. Витька, вон, из-за неё квартиру снимает».

Пётр Сергеевич согласно кивает, глаза у него печальные, верхнее веко правого глаза нервно подёргивается. Он старается бывать у матери как можно реже. Душный, спёртый воздух, нечистый материн халат, который она не даёт с себя снять, полу лысая голова с розоватой кожей и, главное, руки. Её, сведённые подагрой пальцы, буквально впиваются в него, когда он собирается уходить. Это просто пытка какая-то. Он так надеялся на Катю. Спокойная, рассудительная, мягкая в общении, доброжелательная. Не случайно их Витька запал на неё так, что ездил из Москвы в Вологду чуть ли не каждый выходной. Теперь вот поженились. И что? Снимают квартиру. Катя работает с утра до ночи, у них деньги брать оказываются.

– Мы и так ваши надежды не оправдали, – говорит она со слабой улыбкой, будто извиняясь.

Уходит на работу Катя рано утром, приходит вечером, затемно. Готовит. Убирает.

– Витя, ты сегодня занимался? – спрашивает она, видя, что на компьютере вместо привычного текста, прерываемого чертежами и формулами, красуется картинка с танками из неоконченной игры.

– Нет, – отвечает муж, – мне здесь как-то некомфортно, всё чужое. Условия не те.

– Ты бы днём на воздух выходил, проветрился, занялся спортом, лучше бы голова работала. Давай сходим завтра в бассейн, я с утра свободна.

– Нет, я потом устану, вообще ничего не напишу. Иди одна.

Кате становится грустно.

– Ты меня не разлюбишь? – спрашивает Витя.

– Что ты. Просто тебе нелегко будет в жизни, такому вялому. Господи, хоть бы ты скорее защитился.

– В этой квартире я вообще никогда не защищусь.

– Хочешь, поедем к бабушке? Сделаем ремонт, мебель купим новую.

– Мама говорит, они её в интернат скоро сдадут.

– Что ты? Как можно? Нет, нет, нельзя. Давай позвоним папе.

– Пётр Сергеевич, здравствуйте, это Катя. Знаете, мы с Витей решили перебираться к бабушке, а то ему тут заниматься трудно. Когда? Да, хоть завтра. Да, завтра с утра я свободна. А потом возьму отпуск. Ремонт сделаем. Всё хорошо будет, только в интернат не надо. Ладно?

Конечно, Кате хотелось бы сделать ремонт и в бабушкиной комнате, но Пётр Сергеевич запретил:

– Вот это лишнее. Для неё это будет стресс. Хватит того, что вы тут навыкрутасничали. Выкини из головы.

И Катя выкинула. Даже дверь в комнату Агриппины Дмитриевны побоялась поменять. Так и оставили её в советском исполнении среди обновленной зеркально-белой квартиры.