Красная верёвка

Хотела написать: как ты там, на своей загадочно-зашифрованной, полной удивительных открытий работе, — но потом вспомнила, что адресуюсь не к тебе данного момента, а к тебе — уже пришедшей домой, тебе из будущего, со скептически-заинтересованной полуулыбкой (почему-то именно так в моей фантазии) открывающей этот милый дневничок. Кстати. Если уж я начала с первых же слов путаться во временных срезах, то почему бы не сделать экскурс во вчера, а конкретнее — в последние три часа до твоего прихода: я одна в тёмной спальне, со своим ожиданием и тонкими взвизгиваниями подвыпившей Максимовны за стеной. Признаюсь же тебе (вчера я не решилась этого сделать), как я проводила время. «Здравствуй, дорогая передача (к счастью, вопли уютного семейного гульбария были достаточно громкими); здравствуй, дорогая радиопередача «В ожидании Альбины»!» Пишет тебе Соня из Москвы. Передайте, пожалуйста, песню «Выхожу один я на дорогу» в исполнении Максимы Сергеевой». — «Очень трогательное письмо пришло нам в редакцию… выполняем твою просьбу, Сонечка, и передаём романс «Выхожу один я на дорогу» для всех, кто сейчас находится в ожидании Альбины — и, конечно же, для всех Альбин, которые сейчас в пути. Выхожуууу одиииин я на дороооогуууу…» — «Скучаешь, бедняжка?» — сочувственно спрашивал отец, на середине ловко оборванной фразы вваливающийся в комнату и врубающий верхний свет в тщетных поисках забытой на стуле футболки.

Но вернёмся в сегодняшний день. Знаменательных событий (т.е. достойных упоминания в этом посвящённом тебе документе) до сих пор почти не было, если не считать забавного диалога, происходившего через некоторое время после твоего ухода, за завтраком. Темой разговора (достаточно бурного) была назойливость, Назойливость, возведённая в ранг семейного недостатка: папа, бия себя в грудь, заявлял, что ему «нравится быть назойливым» и он «может себе это позволить!»; бабушка была менее экстремистична и миролюбиво упрашивала присутствующих ловить её на проявлениях этого качества и по мере сил бороться с ними. Далее бабушкина мысль пошла по совершенно естественному и логичному пути: Юра, её сын и мой отец, просто-таки физически не мог не сделаться назойливым, потому что эта неприятная черта в избытке присутствует как у его матери, так и…

Тут все переглянулись и невольно перевели глаза на дедушку, который в эту минуту, не замечая никого вокруг, с пеной у рта доказывал всем присутствующим вред назойливости, для наглядности приводя примеры из жизни. Бедный, он не заметил, что разговор давно уже перешёл в другую плоскость: никто больше не искал проявлений этого качества в себе, не обвинял и даже не оправдывал себя за них, потому что всё это ничего не значило рядом с главным, ярко выраженным носителем этого свойства, в эту минуту изливавшего на их головы праведный гнев, усиленный недюжинным ораторским дарованием. А дедушка, не замечая сплетаемой вокруг него сети смешков и ухмылок, не унимался:

— Назойливость мешает общению! — гремел он. — Очень тяжело общаться с назойливыми людьми! Вот помнишь, Вера…

— Да ладно, ладно тебе, — попыталась усмирить его бабушка, — дай людям поесть…

— Нет, обожди, — возмутился дедушка. — Помнишь, Вера, у тебя была такая подруга…

Бабушка попыталась сделать вид, что не слушает, а папа, уткнув глаза в тарелку, тонко съязвил:

— Зачем же… У неё есть примеры и ближе…

Но дедушка не услышал этой фразы и продолжал вспоминать бабушкину подругу, отличавшуюся на редкость тяжёлым характером и назойливостью.

***

17.00. Семейный ужин с пьянкой. Бурный диалог о том, что такое счастье. Вдруг — звонок в дверь.

Бабушка: — Это, наверное, Альбина.

Папа: — Это Максимовна. (Пауза в несколько секунд). Только другая…

20 сентября

Привет…

Сегодня я весь день чувствую мучительное и нудное недомогание, которое разделяют со мной остальные члены семьи, также страдающие метеопатией. Перепады погоды, давление!

Когда ехала с вокзала, то пыталась создать себе иллюзию, что только сейчас приехала из Москвы. Мне пришло в голову, что я впервые вижу Казанский вокзал в таком, новом для меня, ракурсе: раньше я ступала по нему либо в качестве счастливого новоприбывшего, любо в тоске отъезда, и никогда не видела его как что-то нейтральное. Но иллюзия не удалась — я так и не смогла почувствовать знакомой радости, когда автобус приблизился к Красным воротам. Было только желание поскорее скрыться от жестоких солнечных лучей…

Вообще, со вчерашнего дня я всё больше погружаюсь в ту самую трясину неприятной расслабленности, о которой уже как-то говорила тебе. Понемногу слабеет ум, слабеет воля, слабеет желание что-то делать или куда-то идти… И как болит голова…

22 сентября

Hi!