Все это время — скажем так, с начала века и до его середины, мобилизационная модель была оправдана. Она прекрасно решала свои задачи. То есть налицо было единство содержания (этих самых, решаемых с помощью мобилизации, задач) и формы, то есть приспособленных для решения этих задач мобилизационных структур («институтов мобилизации»). Нельзя при этом сказать, что всё это не было подвержено изменениям. Отнюдь! Ведь не сохранила же партия, взяв власть, мобилизационно-конспиративную форму, идеально соответствовавшую задачам предшествующего периода! Нет, изменения формы, необходимые для осуществления нового содержания, реализовывались своевременно, продуманно и системно. Но всё это происходило в рамках вышеописанной линейной мобилизации. Что делать теперь? Оставаться в этих же рамках (сохранять монополию КПСС на власть, плановую систему и т. д.)? Или же выходить за эти рамки, переходя от пятидесяти лет линейной мобилизации к нормальному, здоровому, но не мобилизационному состоянию?
Но ведь структура (или институты) мобилизации — это не шеренги из легко перепрограммируемых роботов! Это люди, имеющие свои интересы, навыки, тип сознания. Мало того, эти люди объединены в социальную общность, если и не имеющую классовой природы (вопрос, требующий отдельного обсуждения), то, как минимум, являющуюся достаточно плотной макросоциальной группой. Налицо тем самым не только личные интересы, ориентации, навыки, представления, но и всё то же самое на более высоком — макросоциальном, групповом — уровне.
Назовем всё это мобилизационной Формой и признаем, что наличие у этой Формы всех черт автономной субъектности позволяет ей защищать самое себя от чьих-либо поползновений, видите ли, продиктованных разрывом между Формой и Содержанием. «Извините, хозяин — барин! Мы, защищая нашу Форму, сочиним такое содержание, которое будет оправдывать сохранение Формы. Реализуя этим наш интерес! Содержание, господа злопыхатели, сочиняют подконтрольный нам аппарат и подконтрольные этому аппарату умники-консультанты. У которых — тот же интерес, что и у аппарата, намертво к нам пристегнутого. Так-то вот!»
Рассуждающая таким образом Форма (а Форма, имеющая субъектность, обладает всем ассортиментом возможностей, вытекающих из факта субъектности, в том числе и возможностью рассуждать) становится на путь превращения.
Она стремится сначала подчинить себе Содержание.
Потом она начинает подавлять бунт этого самого Содержания.
А потом, во имя самоспасения, она начинает Содержание ликвидировать.
Форма, уничтожающая свое Содержание, — вот высшая ступень превращения.
Любая мобилизационная линейная модель эффективна для решения простых, очевидных, жизненно важных задач. Таких, как ликвидация безграмотности, борьба с массовыми заболеваниями и эпидемиями, беспризорностью, разрухой, скученностью, недоеданием, разгулом уголовщины, бандитскими (например, басмаческими) набегами. Чем выше уровень бедственности, тем нужнее эффективная мобилизационная модель. И тем выше очевидная эффективность этой модели. Использование модели приводит к быстрому исправлению бедственных ситуаций. Начавшееся избавление порождает прилив сил. В итоге, беда достаточно быстро преодолевается.
Основной посыл вполне очевиден: «Не до жиру, быть бы живу».
Что касается вышеописанных слагаемых, то все они могут быть обнаружены в пределах того самого военного, воинского начала, которое является очевидным фундаментом любой мобилизационной модели.
Простота.
Не случайно же все ходят строем!Аскетизм.
Все одеты в военную форму, то есть в одинаковую одежду. Все получают один и тот же тип питания. Вариации в одежде и типе питания регламентированы статусом и родом деятельности. Самочинные вариации разрушительны. Солдат в кроссовках и тренировочном костюме — это чаще всего не солдат, а волонтер или бандит.