Красная волчица

— Вот это поохотились.

— Как теперь людям в глаза глядеть будем? — упавшим голосом проговорил Вадим. — Бабы здороваться не будут.

— Черт его вынес из этой берлоги, — Андрейка зло сплюнул.

— Давайте об этом никогда никому не рассказывать, — предложил Димка.

Вадим с Андрейкой сразу приободрились.

Я видел, как ты на дерево взлетел, — грустно усмехнулся Вадим. — Проворней белки.

— А как ты код колодину протиснулся? — спросил Андрейка. — Туда и собака пролезть не могла.

— Нужда приспичит, протиснешься.

Димка встал, попробовал поднять левую руку, плечо обожгла боль. Он поморщился.

— Ты что? — встревожился Вадим.

— Что-то с плечом.

Глава X

Димка, опираясь на посох, часто останавливаясь, медленно брел по подножию хребта. Левая рука его висела у груди на сыромятном ремешке. Каждый неосторожный шаг болью отзывался в плече. Но и в зимовье сидеть одному — тоска зеленая. А собаки сегодня, как назло, ходят широко. Вот уж больше двух часов их лай чуть слышно доносится с седловины Нелюдимой гривы. Или соболя загнали, или кабарожку на отстой поставили. Димка прислушивался к лаю собак и с тоской смотрел на зеленые отроги хребта. Сегодня ему туда не забраться.

Он выследил белку, подстрелил ее, ободрал, шкурку положил в карман. Сегодня он был без поняги: лямка давила больное плечо. Подошел к колодине, смахнул снег с нее, присел. Эта беспомощность угнетала Димку. Только сейчас он понял, как прекрасно, когда твои мускулы налиты силой и ты идешь с хребта на хребет, не чувствуя усталости. Прибежали собаки. Ушмун хмуро посмотрел па Димку, его взгляд говорил: «Эх, охотник». С пренебрежением отвернулся, лег и стал с подушечек лап скусывать снег.

Чилим подбежал к Димке, ткнулся в колени, лизнул руку. Димка здоровой рукой потрепал его по загривку.

— Ничего, оклемаюсь.

Чилим завилял хвостом. Он не был в обиде на молодого хозяина. Для него главное было — жить. А жизнь он видел в страсти. Многим людям этого не понять. Бежишь по лесу: ни птицы, ни зверька — скукота. А вместе с ней и лень начинает наваливаться. И вдруг перед тобой след. В нос ударяет мускусно-терпкий запах. Кровь обжигает сердце. Секунда, другая, и ты уже мчишься но горным кручам. Перед глазами только строчка следов, она держит тебя, как на привязи. Отмахал несколько верст и, кажется, на больше ты уже не способен. Но вот впереди, точно черная искра, мелькнула тень зверька, и у тебя будто крылья выросли. За одну только минуту погони можно отдать годы тихой дремотной жизни.

Димка поправил сыромятный ремешок, на котором висела рука, и встал.

— Пойдем по закрайку хребта. Может, одну-две бельчонки еще найдем.

К зимовью Димка пришел в сумерках, пять белок принес. Все лучше, чем ничего. Вскоре пришли Вадим с Андрейкой.

В зимовье сумрачно. Керосин кончился. Парни из куска жести сделали коробочку, налили в нее медвежьего сала и положили тряпичный фитиль. Димка возле стола полистал книгу.

— Ничего не видно.

— Давайте спать, — предложил Вадим. — Времени-то, наверное, около полуночи.

Вдруг за зимовьем шумно повскакивали собаки и с лаем кинулись по дороге.

— Мама, наверное, идет, — оживился Димка.

Они накинули на себя одежонку и вышли. Всходила луна. Вершины гор залиты бледным светом. Собаки вернулись и стали укладываться спать под деревьями.

Вскоре на тропе появилась Ятока. За плечами у нее была объемистая котомка. Ятока, опираясь на посох, подошла к парням.

— Здравствуйте, мужики.

— Здорово.

Димка шагнул к матери и протянул руку, чтобы помочь сиять котомку, но его опередил Вадим. Ятока облегченно вздохнула, кивнула на руку Димки, которая висела на сыромятном ремешке.

— Что с рукой?

Димка мялся, не знал, что сказать.

— Медведя промышляли. Вылетел из берлоги, да лапой задел по плечу.

— Добыли его?

— Добыли.

Ятока вошла в зимовье, разделась, села на нары, достала трубку и закурила.

— Как там, на фронте? — нетерпеливо спросил Димка.

— Совсем к Москве подошли фашисты.

— Наполеон тоже до Москвы доходил, — проговорил Вадим.

— Письма есть? — спросил Димка.

Ятока не ответила. Она курила трубку, смотрела на слабый огонь коптилки,

— Ты что такая, мама?

— Будь проклята эта война!

— С папкой что-то случилось?

— У нас в доме горе, и у вас, Андрейка.

Ятока достала из-за пазу ли письмо Василия и подала Димке. Димка развернул помятый тетрадный листок и стал читать;

«Дорогие мои, мама, Ятока и Дима, здравствуйте. Мне кажется, что я вас не видел сто лет. Скучаю. Нахожусь сейчас в госпитале на Урале. Задело малость осколком от снаряда в грудь и контузило. Но страшного уже ничего нет. Операция прошла успешно. Отходит и голова. Месяца через полтора врачи обещают поставить в строй.