Красная волчица

Вошла мать, устало опустилась на стул, сняла платок и собрала волосы на затылке в тугой узел. В движениях ее чувствовалось беспокойство.

— Что-нибудь с Василием случилось? — с тревогой спросил Сема.

— Нет, ничего, — ответила Татьяна Даниловна. — Утром Поморов делал перевязку, раны подживать начали. Только сам плох. Исхудал, ничего не ест. Ты сходи завтра за папоротником, настой надо сделать, может, он аппетит поднимет,

Татьяна Даниловна встала.

— Отец-то где?

— Уплыл сети ставить.

— Корову-то опять, поди, не доеную прогнал?

— Нет, подоили.

— Ты, что ли?

— Женя Пучкова заходила, — не поднимая головы, ответил Сема.

— А я-то думала, что ты в доме прибрал, — лицо Татьяны Даниловны тронула ласковая улыбка. — Да уж женился бы ты на ней. Девушка она славная, работящая.

Сема не ответил. Татьяна Даниловна вздохнула и пошла в куть. Через минуту вышла со свертком.

— Марья совсем плохая. Как бы с ней беды не приключилось. А ты хоть суп свари. В погребе в маленькой бочке телятина.

— Не умрем.

— Собак не забудь покормить.

— Я им рыбу варил.

На рассвете Сема вышел из дома. Деревня еще спала. У заборов лежали коровы, от них пахло молоком. Сема осмотрелся по сторонам и, убедившись, что его никто не видит, пошел улицей. Рядом с ним бежал Мышонок — крупный кобель серой масти.

Сема не верил в бога. Он ему казался стариком, вроде деда Корнея, который только на то и способен, чтобы утешать старух. Разве это стоящее занятие для мужчины? Другое дело приметы. Здесь Сема все испытал на себе. Он доподлинно знал, кто из баб с дурным глазом. Такая посмотрит охотнику вслед — удачи не будет. Потому-то и уходил Сема из деревни с первыми петухами, пока этот зловредный народ миловался со своими мужьями. Верно, он теперь комсомолец, но… бережёного бог бережет.

Сема поравнялся с домом Никандра Аксиньиного, прозванного так за то, что на охоту не ходил. Глянул на окно, а в нем Аксинья, сухая, длинная как жердь. Это о ней говорили, будто коров присушивает, женихов привораживает. Так это или нет, никто не знает, а вот охотникам от нее мало добра. Встретится — хоть не ходи в тайгу, все равно удачи не будет.

Прошел Сема дом Никандра, оглянулся, а Аксинья высунула из окошка свою косматую голову, смотрит ему вслед. У парня сразу на душе кисло стало: не за большим делом идет, да только ведь в лес, а там все может приключиться. Хотел Сема вернуться, но вспомнил, что он комсомолец, выругался и прибавил шагу: «Чертова баба, вечно ей не спится».

В лесу было прохладно, пахло грибами, о чем-то перешептывались сосны. Мышонок резвился: загнал в колодину бурундука, тот свистит, а ему любо.

Лесная песня, как ласка матери, успокоила Сему, и вскоре он забыл про Аксинью. А тут еще взошло солнце, защебетали птицы. Пришел к Горбатой горе, взобрался на седловину и присел отдохнуть. Внизу должен быть сосновый бор, а возле него озеро. Сема еще подростком ходил сюда с отцом за папоротником. Спустился, а бора нет, нет и озера.

В распадке густой ельник, пахнет сыростью и гнилью, здесь даже птиц не видно.

Сема прошел вдоль хребта: ельник, пихтач, место глухое, темное. Что за чертовщина? Не леший же украл бор с озером. Подбежал Мышонок, посмотрел на Сему, его ехидная морда как будто говорила: «Заблудился. А еще охотник. Да над тобой бабы смеяться станут».

— Ты погоди. Тут что-то не то.

Часа два бродил, а бор с озером найти не мог. Слыханное ли дело, чтобы Сема Фунтов, который родился под кустом (мать его родила в сенокос под елью), и заблудился. Да он находил потерянный нож в лесу, а тут бор с озером отыскать не может.

Это ли не проделки Аксиньи… «Нет, я тебя проучу, тухлая ворона». У старого обгоревшего пня он нашел уголек, содрал кусок бересты и нарисовал рожу. Она больше походила на черта, чем на Аксинью. Но это не смущало Сему, главное, он рисовал колдовку. Сема повесил бересту на сучок, зарядил ружье мелкой дробью и отошел шагов на десять, чтобы расстрелять эту рожу. Отец всегда так делал — от дурного глаза.

Прицелился. И показалось Семе, что рожа скривилась: «Мол, комсомолец, а такие штуки откалываешь. Что скажешь Степану и Поморову?» Опустил Сема ружье. Рядом на дерево села рыжая кукша, покосилась на него и закричала: «За-был, за-был».

— Вертихвостка, тебе до всего дело. Дроби не пробовала?

Кукша снялась, перелетела падь и упала в зеленую кипень соседнего хребта. Сема проводил ее взглядом и не поверил своим глазам: там брел по тайге такой же горбатый хребет, как и этот. «Фу, черт, так это Два Брата. Я не на тот попал».

Теперь озеро найти было просто. Там он нарвал папоротника и отправился домой. Недалеко от села он услышал звонкие голоса ребят и свернул к ручью. У ручья возле костра сидели мальчишки. К деревьям было привязано полдюжины собак. Сема подошел к ребятам:

— Здорово, мужики.

— Здорово, — ответило ему несколько голосов.

— Не медведя ли пришли промышлять?

— Нет, — ответил Ганя — красный командир, — Бурундучили мы.

— Много добыли?

— Семь штук. Трех собаки съели.

— На кой черт вы их взяли целый табун? Одной бы хватило. Шуму меньше и толку больше. Они только мешают одна другой.