Красная волчица

Капитолина оборвала песню.

— Он сильный. В горы меня звал. От отца убежать.

— Ну и жили бы, как дикари. В шкурах ходили.

— С милым и под елкой у костра рай.

— Этот милый оберет вас так, с сумой по свету пойдете.

Капитолина с недоверием посмотрела на Генку.

— Как так?

— Да вот так. Пушнину-то запретили принимать. А откуда теперь доходы? На табаке да спичках много ли наживешь? Гроши. Власти запретили частникам отпускать и ткани. Как теперь ни крути, а бери котомку и иди в горы добывать себе пропитание.

— При чем тут Василий?

— А он разве не из компании Степки? Переколют они здесь вас, как медведей в берлоге.

— Ты-то куда денешься?

— У меня дело в Карске. Мелочами не хочу заниматься. Вот развернусь, на всю губернию первым богачом стану.

— А я возьму да и выйду за Василия замуж.

— Не выйдешь.

— Это почему?

— Пока мир в деревне был, забавлялась. Васька по темноте своей за любовь принял.

— Может, я его люблю.

Генка усмехнулся.

— Ты тряпки в лавке отца любишь. И тому же Ваське за них живот ножом вспорешь.

Капитолина задумалась. Заря на небе погасла. Горы спеленали легкие сумерки, над волнами закачался туман. Рядом с лодкой плыли кусты.

— Правда твоя, — призналась Капитолина. — Иногда думаю, отец умрет, все богатство мне достанется. Люди в пояс мне кланяться будут.

Генка лодку направил к кустам.

— Поженимся, все у тебя будет.

Лодка ткнулась носом в песчаный берег, Генка с Капитолиной прошли к лесу, присели под ель.

— Жить в городе будем? — спросила Капитолина.

— А то где же?

Генка обнял Капитолину, привлек к себе.

— Дом на берегу построим, с садом. Одену тебя, как царицу.

— Мне даже не верится. Как во сне все.

Генка сильнее прижал Капитолину и повалил на мох.

— Гена, не надо…

Боков сидел в чуме Урукчи. Перед ними стояла фляжка спирта, на деревянной доске дымилось жирное оленье мясо.

— С Трофимом Пименовичем мы уже договорились. Капитал в кучу. Теперь дело за тобой, — Боков посмотрел на старика. Урукча опустил голову, не переносил он этого боковского проницательного взгляда. Ему всегда казалось, что Боков заглядывает в самую душу. За это он не любил его, но и побаивался.

— Я и один неплохо живу.

— Да долго ли протянешь? Сомнет Степка. Сообща надо против него действовать. Пять пальцев на руке, да что толку, когда они врозь. А вот сожми их в кулак, тут такая сила в них, не каждый от нее и на ногах устоит.

Боков опустил на колено огромный кулак. Урукча покосился на него.

— Я тоже думал. Много думал.

— В чем же заминка?

— Однако как бы тут обман не вышел.

— Боков еще никого не обманывал.

Урукча усмехнулся.

— Шибко знаю твою хватку, Григорий Григорьевич.

— Без хватки человек, что дерево без сердцевины. И зря упрямишься. Хоть какой будь, а поодиночке нас сомнут коммунисты.

— Однако я согласен. Но породниться бы надо.

— Как это? — не понял Боков.

— Я тебе даю половину своих оленей, четыре тысячи даю. Ты мне, однако, одну дочь даешь.

— Капитолину? — удивился Боков.

— Разве у тебя еще дочь есть? Четыре тысячи оленей… Боков — совсем богач.

Боков опрокинул в рот стакан спирта. Взял кусок мяса.

А перед глазами — стадо оленей, лес рогов. «Четыре тысячи оленей, — думал Боков. — Каждый год это полторы— две тысячи телят. Пятьсот телят можно пустить на пыжик. Это же золото. А мясо — на прииск. Живые деньги».

У Бокова задрожали руки. Он давно уже мечтал завести оленей, и Урукча как будто угадал его думы. Такой случай' больше в жизни не подвернется.

А Капитолина? Боков посмотрел на Урукчу, который спокойно жевал мясо и громко чавкал: на круглом плоском лице широкий нос, с подбородка жидким пучком свисает бородка, седые длинные волосы, перевязаны синей лентой.

Жених. Боков отвернулся. А перед глазами олени, олени, горки пыжиковых мягких шкурок, золотые монеты. Тут же лицо Капитолины. Красивые карие глаза. И борются в нем человек и торгаш. Но Боков — решительный. «Э-з-э, черт, — выругался он про себя. — Да вам, бабам, не все ли равно, кто будет. Лишь бы штаны были».

— Что, бойё, молчишь? — вытирая жирные руки о штаны, спросил Урукча.

— По рукам. Сходим в лес, побелочим, свадьбу справим.

— Тогда и оленей получишь. Сам выберешь, каких надо.

Дуся Прочесова накормила кур, собак, а потом пошла в огород проредить грядки с морковью. Отсюда хорошо была видна усадьба Кругловых. «Может, в огород выйдет, — думала Дуся о Максиме. — Хоть бы издали взглянуть на него». Но там с луком бегал Сережка, младший брат Максима. Повесит на кол кусок бересты и с крыльца пускает стрелы. Несколько раз промахнулся, но вот стрела ударилась в бересту.

«Чудно как-то устроена жизнь, — думала Дуся, — Вместе с Максимом росли, играли в прятки, купались в реке. Мальчишка как мальчишка, дрался, в чужие огороды за репой лазил. А потом, когда выросли, не стало никого лучше, а он ходил, и точно не видел. А потом, — Дуся улыбнулась, — весна пришла…»

Дуся тогда рвала цветы за селом. Вдруг в кустах треск послышался, обмерла от испуга. А из чащи Максим вышел, на плече ружье, в руках несколько уток.

— Напужал-то как.

— Не мне ли цветы рвешь? — спросил Максим.

— Уж будто кроме тебя и парней в деревне нет.