— Я возьму Леонида къ себѣ, — заявила она. — Леонидъ самъ желаетъ этого, и условія для леченія у меня лучше, чѣмъ здѣсь, такъ что вы можете быть спокойны. Два товарища дожидаются внизу; они перенесутъ его ко мнѣ. Распорядитесь дать носилки.
Спорить не приходилось: въ нашемъ госпиталѣ всѣ условія, дѣйствительно, не блестящія. Я спросилъ ея адресъ — это очень близко отсюда, — и рѣшилъ завтра же зайти къ ней навѣстить Леонида. Двое рабочихъ пришли и осторожно унесли его на носилкахъ.
(Приписка, сдѣланная на слѣдующій день.)
И Леонидъ, и Нэтти безслѣдно изчезли. Сейчасъ я зашелъ на ихъ квартиру: двери отперты, комнаты пусты. На столѣ въ большой залѣ, въ которой одно огромное окно отворено настежь, я нашелъ записку, адресованную мнѣ. Въ ней дрожащимъ почеркомъ было написано всего нѣсколько словъ:
«Привѣтъ товарищамъ. До свиданья.
Вашъ Леонидъ.»
Странное дѣло — у меня нѣтъ никакого безпокойства. Я смертельно усталъ за эти дни, видѣлъ много крови, много страданій, которымъ не могъ помочь, насмотрѣлся картинъ гибели и разрушенія; а на душѣ все такъ же радостно и свѣтло.
Все худшее позади. Борьба была долгая и тяжелая, но побѣда передъ нами… Новая борьба будетъ легче…