Красноармеец Горшечников и «огненная вода». История 1-ая

- Для начала причешись, - посоветовала Георгина.

- На время не стоит труда, а вечно причёсанным быть невозможно, - отмахнулся Гарька.

- По мне, ты и так хорош. Найдутся желающие, не сомневайся.

- Мне других желающих не надо.

Погрустнев, Гарька ушёл к себе, лёг на койку и незаметно уснул. Пробудился от ромкиного храпа. Стемнело. Тускло горел копотный язычок пламени в керосиновой лампе. Гарька погасил его и уселся на подоконник. Небо сплошь переливалось крупными, мерцающими, будто шевелящимися звёздами. Струйки ветра обтекали разгоряченное лицо.

В соседнем доме снова играл патефон.

- О, Пассионария! - страстно прошептали сверху. - Какая чудная ночь! А я - я одна!

- Ступайте в постель, мама.

Гарька вздохнул и лёг спать.

* * *

С утра комиссар собрал всех в гостиной дома Делакуров, временно превратившейся в штаб-квартиру.

- Вот что, товарищи, - сказал он. - Свободного времени у вас сейчас много; чтоб не было безобразий, Шмелёв предложил организовать для бойцов занятия в партшколе. Прошу любить и жаловать - Филипп Филиппович Ситник, преподаёт политическую экономию. - Невысокий, удивительно румяный и необыкновенно усатый человек поднялся из кресла и отвесил старорежимный поклон. Красноармейцы нестройно поздоровались.

- Филипп Филиппович - давний друг Шмелёва и по старому знакомству согласился взять вас под своё крыло. Через час - урок политграмоты проведёт товарищ Златоверхов. Филипп Филиппович вас проводит.

- Здесь недалеко, на Мефодиевке, - Ситник легко, как трясогузка, побежал к дверям. - Пешком доберёмся за четверть часа.

Красноармейцы, радуясь неожиданному развлечению, гурьбой повалили за ним, только Храпов мялся в нерешительности:

- И мне идти не то?

- Тебе особенно, - подтвердил комиссар. - В нашем отряде не должно быть отстающих.

Храпов понуро побрёл к двери. К науке он относился с благоговейным трепетом и предпочитал лишний раз не касаться этого священного предмета. Гарька с Георгиной задержались, ожидая, пока он пройдёт: лестницы в доме были узкие. Едва Храпов вышел, впорхнула Флора, воздушная, в лёгком платье.

- Ах, Ксаверий Северьянович… доброе утро, Горшечников, и вам доброе утро, простите, забыла, как ваше имя - Лилия?

- Георгина, - подсказал Гарька, млея от лучистого взора лазурных глаз.

- Да-да, помню - что-то цветочное… Ксаверий Северьянович, вечером у нашей бригады выступление.

- Простите, Флора Гавриловна, - комиссар не поднимал глаз от разложенных по столу бумаг, - не до концертов.

- Как жаль… Может быть, вы сможете меня проводить? Папа опять занят вечером. Я боюсь выходить одна. - Делакур скромно опустила ресницы.

- Право, не знаю, для чего вам моя помощь, когда товарищ Чернецкий при вас неотлучно.

- Серафим Орестович, должно быть, ужасно от меня устал, потому я не стала его просить, - проговорила Флора, мило грассируя.

Север поднял глаза. Его мрачная носатая физиономия просияла. Георгина скрипнула зубами.

- Вы всё работаете, - сказала она. - Вся в трудах. Велик ли нынче доход от вашего ремесла?

- Зависит от ангажемента, - Флора очаровательно улыбнулась. - Музыку любят все.

- Вы ещё и песни при этом поёте… Наверное, клиенты ценят.

- А тебе, Грамматикова, требуется особое приглашение? - проговорил комиссар неприятным, скрипучим голосом. - Или тебя, как царя Соломона, горний дух наделил всеохватной премудростью? Имей в виду: коммунисту научный атеизм не в пример нужней ненаучного акмеизма.

Георгина сменилась в лице. Прежде, чем её разнесло на сотню маленьких георгинчиков, Горшечников за рукав вытянул подругу на площадку.

Всю дорогу до партшколы Гарька с Ромкой пытались развлекать Георгину, но та угрюмо отмалчивалась. Наконец Горшечников бросил бесполезное дело и заговорил с одним из чоновцев, тоже направлявшимся на лекцию.

- Соблюдайте осторожность по вечерам, - предупредил тот. - Сегодня ночью убили нашего товарища. Шёл с дежурства, да так домой и не добрался. Нашли, когда рассвело: бандиты перерезали ему горло, а на стене над телом его же кровью написали: «Смерть коммунякам!»

- Сволочи, - сказал Ромка тихо.

- Нужен беспощадный террор… - От гнева у Гарьки потемнело в глазах.

- Будет, - уронил чоновец.

В зале бывшей гимназии было ужасно душно: почти все дымили «козьими ножками». У многих между колен стояли винтовки. Облезлые стены украшали плакаты. На одном мужик с завязанными глазами шагает в пропасть. «Безграмотный - тот же слепой. Всюду его ждут неудачи и несчастья».

На мужика с усмешкой смотрел Чехов, каким-то чудом спасшийся от выноса руками революционных декораторов.

Георгине замахали знакомые комсомолки, собравшиеся стайкой вокруг импозантного блондина в шляпе, лихо сдвинутой на блондинистых кудрях.

- Да, - говорил он, оглядывая своих слушательниц с ослепительной улыбкой, - я воитель и поэт. Как мы сражались с отрядами Махно! Вокруг вашего покорного слуги свистели бандитские пули. Вы думаете, мне было страшно? Нет! Страх поселяется только в слабых никчёмных сердцах.

- Это вы сегодня выступаете с чтением революционной поэмы в театре имени Ленина? - спросила Георгина.