Красноармеец Горшечников и «огненная вода». История 1-ая

- Помогли бы лучше, чем матюкаться, - сказал измученный шофёр.

Гарька спрыгнул с коня, перебросив поводья Георгине, Ромка последовал его примеру. Втроём с шофёром оттолкали мотоциклетку впритык к дому. Конники радостно порысили мимо.

- Буржуи, - проворчал Ромка, вытирая пот со лба. - Надо проехать - слезай и толкай, а то всё прислугу ждут. Вы, товарищ, откуда будете?

- Не узнаёшь, что ли? - удивился мотоциклист. - Семен Фингалов, из управления артиллерии.

- И верно. - Ромка пригляделся к нижней, не скрытой мотоциклетными очками части лица. - Неаккуратно ты встал, посреди улицы.

- Мотор заглох, а мне надо нашу партячейку забрать с заседания.

- С пленарного? - важно спросил Ромка.

- Знамо дело, с пленарного! - Фингалов подмигнул Георгине, подкрутил рыжий ус - дескать, и мы не лыком шиты.

- Вон комиссар идёт, и Лютикова где-то подобрал.

Гарька и Георгина обеспокоенно переглянулись: в город они ушли без разрешения, но Север ничего им не сказал. Оставив Фингалова копаться в моторе, они свернули в свою улочку.

- Я могу отлучиться вечером в город? - спросила комиссара Георгина.

- Куда?

- В партшколу, к Златоверхову. Он мне сборник Цветаевой обещал, и ещё прочесть своё новое стихотворение.

- Знаешь, Грамматикова, - Север остановился и поглядел на Георгину таким душевным взглядом, что у неё сжались кулаки, - меня в последнее время всё чаще навещает мысль: не отправить ли тебя до хаты, к родителям? Отпусти косу, надень кисейное платье и читай своих поэтов среди роз и незабудок. Кто тебя проводит до партшколы?

- Никто! - Георгина сморгнула ресницами, дёрнула за повод рыжего Медведя; тот осел на задние ноги и гневно всхрапнул. - Не пойду я никуда!

Она соскочила наземь и втащила упирающегося коня в ворота.

- Что ты её шпыняешь? - сказал Лютиков сердито. - Что тебе от неё надо?

- А ей что от меня надо?

- Дурак ты, Север.

- Помолчал бы ты, Ромуальд.

- Как тебя ещё называть? Девочку обижать большого ума не надо. Не нужна - поговори с ней, объясни добром…

- Сказано тебе: отвяжись, - проговорил Снейп сквозь зубы. - Сам знаю, нужна или не нужна.

«Не был бы он наш комиссар, - подумал Гарька злобно, - зажали бы его в углу и навешали люлей хороших. Почуял в Георгине слабину и пользуется, гад такой».

Вечерний ветер, жаркий, беспокойный, играл ветвями; занавески трепетали в окне, будто хотели вырваться из душных комнат и улететь в море, стать там корабельными парусами. Горшечников засмотрелся на них; незнакомое ощущение пролетающей мимо жизни охватило его. Он застыл, недоверчиво, почти испуганно прислушиваясь к себе.

- Что, друг, влюбился? - Серфаим хлопнул его по плечу.

- Не то чтобы, - осторожно ответил Гарька. - Сам не знаю.

- И кто ж она?

- Я только раз её встретил, помог ей убежать от пьяных матросов. С тех пор сколько в городе ни бывал - не видел. Даже имени не знаю…

- Не густо, - Чернецкий лукаво прищурился. - А ты повесь объявление. «Девушку (особые приметы), такого-то числа спасённую красноармейцем от участи, страшнейшей, нежели смерть, просьба обратиться к означенному красноармейцу по указанному адресу». Чекисты таким способом обрели Ворпуладиса. Глядишь, и тебе посчастливится.

- Нечуткий ты человек, - растроенно сказал Гарька. - Я переживаю, а тебе шутки. Конечно, когда у тебя женщин было как грязи - одной больше, одной меньше…

- Всегда Чернецкие страдали от слухов, - Серафим состроил тсрадальческую гримасу. - Про нашу семью каких только слухов не ходило: и что стены нашего дома украшены черепами крестьян, и что у матушки выгорище * 11 на посылках.

Гарька удивленно посмотрел на Серафима - раньше тот не поминал о своём прошлом, покрутил головой.

- Придумают же - черепа!

- Черепа были, - признался Чернецкий. - Отец увлекался изучением религиозных культов дикарей, много путешествовал. Привёз с Борнео и из амазонской сельвы высушенные головы - трофеи туземных охотников.

- Пакость какая, - Гарька передёрнулся.

- Не говори. Я как-то их собрал и похоронил в саду - мать меня так отделала, что я неделю ел стоя. Не знаю, что теперь стало с оплотом древнего и благородного рода Чернецких. Хорошо бы местные крестьяне его спалили.

- А мать…

- Ещё до революции умерла. Верно, отравилась собственным ядом. Не женщина была, а скорпиониха.

Чернецкий закинул руки за голову и лёг в траву, мечтательно глядя в чёрное южное небо.

- Звёзды сегодня яркие, - сказал он, нарушая наступившее вдруг молчание, - вон, Регул светится...

- Серафим, а долго нам тут ещё оставаться?

- Соскучился, что ли?

- Неправильно это - сидеть без дела.

- Дел у нас ещё будет, Гарька… не переделать, столько дел. Пусть бойцы наберутся сил, недолго нам отдыхать осталось.

Воздух был напоен ароматом левкоев и душистого табака. Хитроумная Пассионария соорудила вокруг клумбы загородку из колючей проволоки, чтобы козы не добрались до цветов.

Чернецкий поморщился.

- Когда вижу колючую проволоку или решётку, у меня душа зудит.

- Из-за Безносого?