Красное бедствие

– Просто позволь мне показать, как это может быть прекрасно. Куда лучше, чем с тем мальчишкой. Он же калека, Хести, как ты могла?

– Он хотя бы мужчина! – Хести буквально выплюнула эти слова.

– Женщины во много раз лучше, – проворковала Верховная и припала горячим ртом к ее груди.

«Я должна что-то сделать, должна!»

Она попыталась сложить пальцы в Жест Силы, но жрица схватила ее за руку и сжала так, что ладонь Хести онемела.

– Ты ведь не хочешь, чтобы калека пропал?

– Да плевать мне на калеку! – прорычала Хести, извиваясь на полу.

– Ты лжешь мне.

Тело сковала болезненная судорога, она вскрикнула и почувствовала, как по щекам поползли слезы. Ей не было жаль себя, она злилась, ненавидела свое бессилие.

– Он останется в живых, если ты будешь выполнять свои обязанности, – сказала Верховная. – Ты станешь моей правой рукой, моей любовницей и частью Круга. И калека будет жив до тех пор, пока его семейка нужна нашему Дому.

– Иначе ты убьешь его?

– Я заставлю его страдать. – В полумраке шатра Хести увидела хищную белозубую улыбку. – Боль будет мучать его изо дня в день до тех пор, пока не сведет с ума.

– Ты сошла с ума, – прошептала Хести.

– Я всегда получаю то, чего хочу, – ответила ей Верховная и принялась медленно расшнуровывать завязки на ее штанах. – Он может стать кадавром, если я захочу. Превратиться в одного из сломленных. Я посажу его в клетку и заставлю тебя смотреть как он пожирает людей.

Хести оцепенела. Она не знала, что ей делать, поэтому просто закрыла глаза и позволила Верховной взять то, что ей было нужно.

Это стало ее обязанностью – с того раза Хести каждую ночь проводила в шатре жрицы. Она помогала ей принимать ванну, согревала ее постель, позволяла делать все, что та хотела, и сама исполняла все ее пожелания.

А потом уходила, опустошенная, лишенная сил и желания жить. Она даже не подозревала, что Верховная способна превратить ее жизнь в кошмар, но ей удалось придумать изощренную пытку, о которой, впрочем, остальные жрицы из Круга могли только мечтать.

Они перестали разговаривать с Хести, но беспрекословно подчинялись ей. Она не могла никому рассказать о том, что происходило по ночам, не могла поделиться своей болью. Ей не хватало Савьера.

«Ты не достойна того, что тебе досталось» – как-то сказала ей одна из жриц во время обеда.

– Так иди и займи мое место, – прорычала тогда Хести и выплеснула под ноги девушки вино.

С тех пор ее даже не оскорбляли, просто игнорировали, делали вид, что она существует только как правая рука Верховной. И это ранило.

«Неужели моей матери приходилось все это терпеть? Или она действительно любила Верховную и пошла на это по своей воле?» – спрашивала себя Хести, медленно приближаясь к шатру.

Деля постель со жрицей, она представляла Савьера. Думала о его руках, о губах, о том, как он нежно убирал ее волосы за уши. Только оказавшись в таком постыдном положении Хести поняла, как на самом деле привязалась к нему. Он бы никогда не позволил себе взять ее силой.

Хести вздрогнула и посмотрела в окно экипажа. Они находились в пути уже много дней и наконец прибыли в земли Дома Кровавых Шипов. По плану Верховной отсюда они должны были отплыть на Линос.

– Что мы будем искать? – бесцветным голосом спросила Хести, разглядывая увитые розами ворота Города Шипов.

– Старое кладбище, – ответила Верховная, вальяжно развалившаяся напротив. – Там лежат наши предки, те, кто унес с собой на Линос первобытную магию.

– Нам нужны их останки?

– Останки? – Верховная хитро улыбнулась. – Кто сказал, что они мертвы?

Его тошнило от езды в паланкине, но он не мог отказаться от предложенных местными вельможами почестей. Слава Матери и Мастеру, поездка предстояла недолгая, однако Савьер то и дело подносил к носу надушенный платок, чтобы не лишиться чувств от жары и вони.

Солнечный Пик находился на землях, некогда принадлежавших Дому Серебряного Скарабея, но отделился от него много лет назад. Теперь жители Аша’таласа предпочитали считать свой город частью Запретного Края, а не Пятнадцати Свободных земель.

Так как законы Матери, Мастера и Жнеца здесь были не больше, чем пустым звуком, в Аша‘таласе пышным цветом цвели пороки и работорговля. На улицах танцевали полуголые темнокожие юноши и девушки, зазывающие прохожих и приезжих в Дома Наслаждений. Браслеты с колокольчиками на их запястьях и ногах издавали причудливые, но приятные звуки.

Савьер разглядывал местных сквозь полупрозрачную вуаль, закрывающую паланкин, и не мог не отметить удивительной красоты женщин и мужчин – оттенки их кожи варьировались от цвета песка в пустыне до насыщенно коричневого, а порой и почти черного. А глаза! Золотые, похожие на расплавленное золото, они сияли и, казалось, источали мягкое теплое сияние. Черные густые ресницы, густо подведенные сурьмой глаза, причудливые узоры, выведенные на телах хной, длинные волосы, похожие на шелковые водопады – все это казалось таким чужим и таким манящим, что Савьеру приходилось то и дело одергивать себя, чтобы откровенно не глазеть на людей.

– Ваш народ прекрасен, – искренне сказал он сидящему рядом вельможе.