Красное и белое, или Люсьен Левен

– Зато его ученик, господин Роллер, два-три раза заставил меня в девять часов вечера покинуть салон госпожи де Серпьер, потому что он принялся там ораторствовать; хуже всего то, что он ничего не мог ответить на возражения, которые ему делали.

Разговор опять перешел на лорда Линка.

– Милорд тоже, – заметила госпожа д’Окенкур, – основательно критикует нашу Францию.

– Ба! Я заранее знаю все: страна демократии, ирония, дурные политические обычаи. У нас слишком мало гнилых местечек, а землю купить можно всегда. Значит, мы никуда не годимся. Ах, ничего нет скучнее англичанина, который приходит в ярость оттого, что вся Европа не является рабской копией Англии. У этих людей хорошо только одно – лошади, да еще терпение, с которым они управляют своими кораблями.

– Ага, теперь вы все хулите ab hoc et ab hac![141] Во-первых, бедный милорд всегда выражает все, что он хочет сказать, в двух словах; затем, он говорит вещи столь истинные, что их не забудешь. Наконец, в одном отношении он совсем не англичанин: если он найдет, что вы хорошо ездите верхом, он предложит вам своих лошадей, даже знаменитого Солимана – по-видимому, того самого коня, которым вы восхищаетесь.

– Черт возьми! – воскликнул Люсьен. – Это меняет дело: я постараюсь снискать расположение бедного обманутого мужа.

– Приходите послезавтра обедать: я приглашу его; мне он никогда не отказывает, хотя почти всегда уклоняется от приглашений госпожи де Пюи-Лоранс.

– Право, нетрудно догадаться почему.

– Не помню уж какой пошлый льстец высказал это однажды в его и моем присутствии; я подыскивала ответ на столь тяжеловесный комплимент, как вдруг он сам помог мне выбраться из затруднительного положения, просто заявив: «Госпожа де Пюи-Лоранс слишком умна». Надо было видеть лицо д’Антена, находившегося тут же: несмотря на весь свой ум, он покраснел как рак.

«Госпожа де Пюи-Лоранс и д’Антен поставили себе за правило совершенную откровенность друг с другом; хотелось бы мне знать, передал ли он ей этот диалог? Как бы вы поступили на его месте?»

И т. д. и т. д. и т. д.[142].

– Согласен, это не совсем подходящее предисловие к нежному признанию. Но я ни за что не стал бы говорить с вами таким тоном: я слишком боюсь полюбить вас. Сведя меня совсем с ума, вы стали бы издеваться надо мной.

Поместить ниже:

Люсьен совершает продолжительные прогулки с лордом Линком, вернее, рысью или галопом скачет рядом с ним. У Люсьена не было охоты разговаривать, и он прекрасно понимал милорда, именно потому, что разделял его вкусы. Он нашел, что этот англичанин, в тех случаях, когда относился с уважением к своему партнеру, с совершенной искренностью отвечал на все его вопросы. Когда они его шокировали или когда он не знал, что ему ответить, он хранил молчание.

«Мне кажется, – думал Люсьен, – если бы госпожа Гранде спросила его: „Что я такое в ваших глазах?“ – он ответил бы: „Великая и прекрасная актриса“».

V. Господин де Сернанж

Самоубийца

Внезапно Монвалье взбудоражило одно из трех трагических происшествий, которыми полны газеты и которые, давая повод к пространным разглагольствованиям, отнюдь не обязывающим говоруна к высказыванию какой-либо умной мысли, словно рассчитаны на то, чтобы произвести глубокое впечатление в провинции. Сколько порядочных людей, скучавших сами и нагонявших скуку на других, получили наконец возможность поговорить о чем-то новом – на тему, которой хватило на два месяца!

Красивый, молодой, отлично одевавшийся парижанин, господин де…, прибывавший в Монвалье немного позднее госпожи Гранде и видавший ее по два раза на дню, всадил себе пулю в лоб в Бюрельвильерском лесу. Молодой человек писал стихи, которые, принимая во внимание несправедливое отношение нашего века к поэтическим и религиозным талантам, ему приходилось печатать на собственный счет. Рядом с застрелившимся нашли роскошно переплетенный томик его стихов. На одной из страниц книги была сделана надпись карандашом: «Неблагодарный век!»

Смешная сторона происшествия не привлекла к себе внимания Монвалье; зато стали поговаривать о том, что господин де… был любовником госпожи Гранде и покончил с собою из-за любви к ней.

Это было наполовину правдой. Господин де… полагал, что питает к госпоже Гранде глубокую страсть, но если бы ему выпала на долю репутация господина де Ламартина, он легко примирился бы с высокой добродетелью госпожи Гранде. Господин де… покончил с собой потому, что свет не обратил внимания на его достоинства. Он обладал крупным состоянием, был хорош собой, в его наружности было нечто благородное и внушительное. Ему недоставало не ума, но известной легкости в присвоении себе чужих мыслей, в искусстве искажать их, ставя на ходули. Вследствие слишком высокой оценки двух последних преимуществ – красоты и ума, значение которых он сильно преувеличивал, он пришел к убеждению, что должен быть счастливее всякого другого и, в особенности, что общество должно интересоваться его личным счастьем, поднося ему это счастье, так сказать, на блюде, в награду за бесподобные стихи, которые он обществу дарил.