Красное и черное

— Развѣ? — спросила дѣвочка съ удивленіемъ. — А ты что, служишь или такъ работаешь?

— Я не работаю! — сказалъ мальчикъ угрюмо.

— А что же ты дѣлаешь? — приставала дѣвочка, — кто ты таковъ?

— Иванъ Пятаковъ! — огрызнулся мальчикъ. — Я Сенька, самъ по себѣ живу.

Дѣвочка продолжала пытливо смотрѣть на мальчика.

— А ты грамотный? — спросила она неожиданно.

— Нѣтъ! — признался Сенька потупивъ голову.

— Такъ ты, должно быть, хулиганъ, — сказала Маша съ убѣжденіемъ.

Опять это позорное слово!..

— Я не хулиганъ, — крикнулъ Сенька запальчиво, и вдругъ остановился. Онъ не зналъ, что сказать дальше. Онъ не принадлежалъ ни къ какому опредѣленному классу рабочихъ людей, и чувствовалъ, что дѣйствительно эта новая и обидная кличка могла быть не безъ основанія примѣнена къ нему.

— Хулиганы бываютъ большіе, — сказалъ наконецъ Сенька, — а я маленькій.

— Будетъ тебѣ малаго тормошить, — вмѣшался отецъ. — Садись, Сенька, попьемъ чайку, а потомъ пойдемъ по своимъ дѣламъ.

Порфирій Ивановичъ глядѣлъ довольно угрюмо. Повидимому, его доброжелательное чувство къ маленькому нищему прошло съ ночнымъ сномъ и онъ предпочиталъ избавиться отъ его дальнѣйшаго общества.

— Я пойду! — подтвердилъ Сенька послушно и съ стѣсненнымъ сердцемъ. Онъ застегнулъ свою рваную куртку и остановился въ нерѣшительности.

— Пей чай! — лаконически повторилъ старикъ.

Сенька присѣлъ къ столу. Комната, въ которой они находились, была низкая, но довольно большая. Стѣны ея были украшены карточками въ бумажныхъ рамкахъ. У задней стѣны стояли три плетеныхъ стула и столъ, покрытый скатертью. На скатерти стояла высокая лампа съ полукруглымъ колпакомъ, открытымъ вверхъ, и на зеленой каменной ножкѣ.

У окна стоялъ переплетный станокъ и лежалъ ворохъ большихъ полуготовыхъ конторскихъ книгъ. На подоконникѣ стояли банки съ клеемъ и лежалъ круглый ножъ и листочекъ золотой бумаги.

Голова Сеньки работала: старикъ, повидимому, переплеталъ еще вчера и, стало быть, не принадлежалъ къ забастовщикамъ.

— Дяденька, — спросилъ онъ, выпивъ свою чашку, — для чего люди забастовку дѣлаютъ?

— Для денегъ! — сказалъ старикъ со вздохомъ.

— Ужли получаютъ? — сказалъ Сенька съ тяжелымъ чувствомъ. Въ его умѣ воскресла легенда объ иностранныхъ деньгахъ, будто бы раздаваемыхъ забастовщикамъ.

— Дикая твоя голова! — возразилъ старикъ. — Не получаютъ, а хотятъ получить больше жалованья отъ хозяевъ. Для того бросаютъ работу, дѣлаютъ бунтъ… А я боюсь.

— Вотъ и у насъ въ мастерской сами бросить не схотѣли, а заказали Шауфусовскимъ: «придите, снимите насъ съ работы!»

— А я боюсь, — повторилъ Порфирій Ивановичъ въ видѣ какого-то припѣва.

— Я дома сталъ работать, — началъ онъ опять, — книжечки сшивать. Все потомъ пригодится.

Подобно многимъ переплетнымъ рабочимъ онъ имѣлъ дома станокъ, на которомъ работалъ по вечерамъ и по праздникамъ. У него былъ постоянный заказъ отъ магазина конторскихъ книгъ. Теперь, во время вынужденнаго досуга, онъ усилилъ домашнюю работу. Носить книги въ магазинъ онъ пока не рѣшался, но надѣялся, что конечный итогъ его заработка за эту недѣлю не будетъ особенно ниже обычной нормы.

— А что, это хорошо, — спросилъ Сенька, — забастовку дѣлать?

— А какъ сказать! — задумчиво сказалъ Порфирій Ивановичъ. — Когда удача есть, пожалуй, хорошо. А когда удачи нѣтъ, тогда скандалъ. Голодуютъ люди, всю одежу съ себя продадутъ, а перемѣны нѣту. Лучше бы уже не начинать.

Сенька о чемъ-то упорно думалъ.

— У кого работа есть, тѣ бросаютъ, — сказалъ онъ медленно. — А у кого нѣту работы, тѣ какъ?

— Какъ нѣту? — возразилъ старикъ сентенціозно. — Про всѣхъ людей работа есть. Найдутся муки на наши руки.

— Не про всѣхъ, — возразилъ Сенька. — Вотъ у насъ по ночлежкамъ ночуютъ, которые безъ мѣста. Тѣ какъ?

— Тѣ попрежнему, — сказалъ старикъ.

— А ежели помѣняться? — сказалъ Сенька дерзко. — Одни бросаютъ мѣста, а другіе, которые безъ работы, да на ихъ мѣсто!..

— А это подлость, — вмѣшалась дѣвочка, — такъ пакостники дѣлаютъ.

Сеньку опять рѣзнуло по душѣ. Его ругали сегодня цѣлое утро.

— А я какъ? — сказалъ онъ тише. — У меня тоже мѣста нѣтъ. Мнѣ, значитъ, невмѣстно и съ забастовщиками?..

Дверь внезапно отворилась и въ комнату вошло нѣсколько мальчишекъ разнаго возраста. Старшему было лѣтъ десять и онъ былъ немного меньше Сеньки.

— Что, тятя ушелъ? — оживленно спрашивалъ онъ. — Маша, пойдемъ на дворъ играть.

— Кш, пострѣлята! — откликнулся отецъ. — Маша еще чаю не напилась и съ домомъ не убралась. Какая у васъ игра этакую рань?

— Мы забастовку дѣлаемъ, — объяснилъ одинъ мальчикъ. — Забастовщики и полиція. Потомъ деремся промежъ собой.

— О лѣшіе! — сказалъ старикъ. — А ты кто, полицейскій?..

— Конечно нѣтъ, — возразилъ мальчикъ обиженно. — Развѣ не видно? Я забастовщикъ. — У меня ножикъ есть, — прибавилъ онъ съ гордостью.

Онъ вытащилъ изъ кармана маленькій кинжалъ, съ виду почти игрушечный, но острый и крѣпкій, пригодный для удара.

— Спрячь ножикъ, — сказалъ старикъ съ опасеніемъ. — Ты еще порѣжешься.

— Мнѣ тятька сдѣлалъ, — настаивалъ мальчикъ, — самъ сковалъ.

— Зачѣмъ тебѣ ножикъ? — увѣщевалъ старикъ.

— Людей рѣзать, — сказалъ мальчикъ басомъ.