Если обвинение, как мы помним, испытывало большие трудности в поисках подходящего эксперта и, не найдя такового ни в Москве, ни в Петербурге, ни в Киеве, выписало ксендза Пра-найтиса из Ташкента, то защита с подобными затруднениями не сталкивалась. Дать заключение по вопросам еврейской религии согласились выдающиеся знатоки древнееврейского языка и религиозной литературы: профессор Петербургской Духовной Академии Троицкий, крупнейший в России востоковед и гебраист профессор Коковцов, профессор Новожилов, раввин Московской хоральной синагоги Мазе. Эти четыре эксперта, три христианина и один еврей, опираясь на знание еврейских религиозных традиций и текстов, удостоверили, что запрет употребления в пищу не только человеческой крови, но и крови животных, является одним из самых строгих запретов иудейской религии. Они удостоверили, что иудаизм учит относиться к другим людям с любовью и уважением, строго запрещает не только убивать, но и обманывать, лицемерить, нарушать данное слово, то есть, что мораль иудаизма в основе своей ничем не отличается от христианской морали: и та, и другая базируются на заповедях Торы.
Особое впечатление произвело выступление на процессе раввина Мазе, человека большой культуры и незаурядного оратора. Хотя он говорил с несколько излишней горячностью, вся его
39
речь была пронизана чувством собственного достоинства и гордости за свой вечно унижаемый, но не униженный народ, у которого нет никаких оснований стыдиться своей религии, своих обычаев, своей истории.
Приговор
За всеми этими спорами о Бейлисе почти забыли. Неделями его имя вообще не упоминалось. Расчет обвинителей был ясен: они хотели запутать присяжных во всех этих спорах и экспертизах. Однако судебное следствие настолько ярко показало несостоятельность обвинения, что когда начались прения сторон, защитники и обвинители как бы поменялись ролями. Защитники не столько защищали Бейлиса (в этом не было необходимости), сколько уличали истинных убийц Ющинского — Веру Чеберяк и её сообщников. Обвинители же всячески выгораживали воровскую компанию и одновременно поносили иудейскую религию, оставшись в этом верными себе до конца: трибуну процесса они использовали для пропаганды антисемитизма.
Все это воздействовало на присяжных, однако среди них крепло одно доминирующее настроение: "Как мы можем осудить Бейлиса, если о нём вообще нет разговора?"
В последний момент спасти обвинение попытался судья Болдырев. Всё время процесса он исподволь помогал обвинителям, хотя и старался соблюдать декорум беспристрастности и объек-тивности. Однако в заключительной речи декорум был отброшен. Подводя итоги пятинедельного процесса, за время которого перед присяжными прошло около двухсот свидетелей и полтора десятка экспертов, судья так ловко подобрал факты, что максимально усилил те крохи, которые можно было как-то использовать против Бейлиса, и поставил под сомнение почти всё, что говорило в его пользу. Таково было то последнее напутствие, с которым присяжные удалились в совещательную комнату.
Кроме того, судья коварнейшим образом сформулировал те два вопроса, на которые должны были ответить присяжные. Первый из них касался самого факта убийства. Ответ на него
40
был ясен: Андрюша Ющинский не умер собственной смертью, не покончил с собой, он был зверски убит, и это было доказано на суде. Однако данный вопрос судья сформулировал так, что в него было включено признание ритуального убийства и местом убийства был назван завод Зайцева, а не квартира Веры Чеберяк.
Ответить на него "нет" присяжные не могли: это означало бы отрицать сам факт убийства. А ответ "да" означал бы, что убийство было совершено на заводе Зайцева и в целях религиозного изуверства.И только второй вопрос прямо касался виновности или невиновности Бейлиса.
Когда присяжные удалились на совещание, настроение у защитников было мрачное. Грузен-берг вспоминал, что после заключительной речи судьи, он был почти уверен в том, что будет вынесен обвинительный приговор.
И каково же было всеобщее ликование, когда присяжные, ответив на первый вопрос "да", на второй ответили: "Нет! Не виновен!"25
Выслушав этот вердикт, судья торжественно заявил:
— Мендель Бейлис, вы свободны, можете занять место среди публики.
В этом было не только спасение Бейлиса и русского еврейства, — в этом приговоре было спасение русской совести.
— А всё-таки русский народ — справедливый народ! — воскликнул Владимир Галактионо-вич Короленко.
В исторической науке господствует точка зрения, что русская революция — это прямое следствие Первой мировой войны. Не будь войны, старая Россия существовала бы ещё долго, может быть, до сих пор.
Изучение Дела Бейлиса заставляет внести в эти представления важные коррективы. Оно показывает, что ещё до войны между обществом и властью в России разверзлась пропасть и
41
перекинуть мост через нее не стремилась ни та, ни другая сторона.