Ныне, пожалуй, ни один здравомыслящий человек не станет отрицать
230
Ответа на многозначительный вопрос критик не дает, но и без подсказки ясно, какую власть хотят захватить сионисты, проникающие, разлагающие, внедряющиеся и к тому же посягающие на "высокую ленинскую звезду социализма" в лице товарища Сталина.
Не ограничившись политическими доносами, Н.Федь обвиняет Шатрова, а затем и Рыбакова в плагиате. Они те же ночные воры, пробравшиеся в чужой дом.
Другу, которому Николай Федь адресовал свои "Письма", не позавидуешь. Даже по процити-рованным отрывкам можно видеть, насколько убог их напыщенный язык. Ни одной свежей мысли, ни одного живого оборота речи на 18 журнальных страницах не отыскать (а ведь потом еще было продолжение!) Забавно, что именно этот критик упорно обвиняет Шатрова и Рыбакова в низком художественном уровне их произведений. Что ж, Шатров — не Островский, а Рыбаков — не Лев Толстой. Но ведь и Н. Федь, прямо скажем, не то что на Белинского, а на какого-нибудь Рюрикова не тянет.
Однако я бы не хотел, чтобы у читателей сложилось впечатление, что вся коричневая фаланга современной советской литературы состоит сплошь из закомплексованных бездарей. Кабы так, то как все было бы просто! Однако Вадим Кожинов, к примеру, по уровню таланта и эрудиции нисколько не уступает, а во многом и превосходит лучших критиков противоположного лагеря. Но, пожалуй, самый талантливый из критиков-"патриотов" — Владимир Бушин. Едкий, колючий, ироничный, отлично владеющий материалом полемист, он умеет находить (не высасы-вать из пальца, как Н.Федь, а действительно находить!) слабые стороны у своих противников
Статья В. Бушина "Когда сомнение уместно" помещена в том же номере "Нашего современ-ника" и основное место в ней тоже уделено Шатрову и Рыбакову. Но "прикладывает" он их не за "участие в политической борьбе" и не за плагиат, — его стрелы попадают в десятку.
231
Михаил Шатров — ветеран ленинской темы. Тридцать лет сочиняет пьесы о "человечном и простом". Знает о своем герое и его окружении все, что можно знать. И в каждой пьесе стремится сказать чуть больше правды, чем позволено в данный момент. Отсюда вечные столкновения с цензурой, Министерством культуры да и со всей советской системой. И, конечно, повышенный интерес к тому, что пробилось на сцену и на экран множество хвалебных рецензий, издания и переиздания, премии и т п. Странная творческая судьба. Крохи правды в пьесах Шатрова лишь слегка раздвигали рамки официоза, которым ничто так не извращалось, как oбpaз Ленина. Поэто-му пьесы его конъюнктурны, хотя автора трудно назвать коньюнктурщиком. Сам он искренне считает себя борцом за правду, хотя выглядит усердным прислужником системы. Вот как использует это противоречие Бушин:
"Недавно на страницах одного журнала, известного своим правдолюбием, он (М. Шатров — С. Р.) даже вон что заявил: "Все мои пьесы из политического театра, и "Шестое июля", и "Большевики", и "Синие кони", и "Так победим" — все, кроме последней, были запрещены" ("Огонек", 1988, № 45, с. 16) За-пре-ще-ны! Шутка ли сказать! Иной читатель с облегчением вздохнет: еще хорошо, что не сослали, как Радищева — за "Путешествие из Петербурга в Москву", как Пушкина — за оду "Вольность", как Лермонтова — за "Смерть поэта". Слава богу, что не отдали в солдаты, как Полежаева за поэму "Сашка , как Шевченко — за вольнолюбивые стихи, что не заковали в кандалы и не отправили на долгие годы в острог, как Достоевского. Но мы можем успокоить такого излишне впечатлительного и излишне доверчивого читателя: никто пьес Шатрова, конечно же, не запрещал. Это ему, как и Е. Евтушенко, например, уж очень хочется выглядеть жертвой застоя. На самом же деле пьесы шли в театрах, в кино, их обильно издавали в разных издательст-вах. Так, пьеса "Именем революции" была издана еще более тридцати лет тому назад. Немного позже "Шестое июля". В 1986 году в издательстве "Советский писатель" вышел сборник "18-й год". И далее, приведя внушительный список изданий и переизданий шатровских пьес В. Бушин замечает: "Вот так его всю жизнь при всех режимах, запрещали. Между прочим в том же номере правдолюбивого "Огонька" он заявил: "Я могу ошибаться, заблуждаться, но не врать. Ибо
232
делу, которому я служу, ложь не нужна. Только Правда, Правда и еще раз Правда". Что ж, будем считать, что на сей раз он ошибается, заблуждается или даже просто не знает об изданиях своих пьес. Ну, допустим, издательства делали это тайно от него. Ведь чего только не было в проклятую застойную эпоху! Возможно, кто-то и миллионером стал за счет тайных изданий пьес Шатрова. Ox, возможно!"22