КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

Это не просто шпилька, подпущенная в пылу полемики. Изображая себя жертвой застоя, М. Шатров заведомо перебрал. Уместно, однако, напомнить, что статья Бушина опубликована в том же журнале, где всего двумя месяцами раньше изображал себя жертвой застоя В. Пикуль, у кото-рого для этого еще меньше оснований. Но своя логика тут тоже есть то, что позволено "патриоту", не позволено жидо-масону.

Сопоставляя тексты Шатрова с документами, Бушин с успехом доказывает, что стремление к исторической правде как раз и не является сильной стороной драматурга.

"У М. Шатрова получается, что Сталин ни с того ни с сего нагрубил жене Ленина, бесцеремонно и беспричинно вторгся в ее личную жизнь, — именно это автор хочет закрепить в сознании читателя своей статьи. И он стремится к достижению цели с помощью множества умолчаний и усечений.

Во первых, скрыт тот факт, что Сталин нагрубил Крупской по телефону, а не публично, не при людях. Все-таки это не одно и то же. Другим же стало известно об инциденте от самой Крупской.

Во вторых, не сказано о том, что специальным постановлением пленума ЦК от 18 декабря 1922 года на Сталина была возложена персональная ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для больного Ленина.

В-третьих, ничего не говорится о состоянии больного в эти дни, а оно было очень тяжелым и все ухудшалось. Достаточно сказать, что 16 декабря произошел сильный приступ, а в ночь с 22 на 23 декабря, как раз через несколько часов после роковой диктовки, записанной Крупской, наступил паралич правой руки и правой ноги. И вот в такой то момент Сталин узнает: вчера Ленин работал! И помогала ему Крупская!

Разумеется, грубость остается грубостью, но во всяком случае из приведенных соображений стано-вится ясно, что Сталин допустил ее, движимый не какой-то личной страстью и мелким собственным инте-

233

ресом, а ответственностью, возложенной на него партией за здоровье и лечение Ленина, и расценивать это как вторжение в личную жизнь нет оснований. К тому же это еще не все.

В четвертых, М. Шатров умолчал о том, что Сталин попросил Крупскую забыть о его грубости (и скорее всего сделал это сразу же, по телефону), из чего следует, что он, по меньшей мере, сожалел о происшедшем.

В пятых, нет ни слова о том, что Ленин был недоволен своим письмом Сталину с предложением извиниться и с угрозой разрыва, что колебался. Действительно, шуточное ли дело: глава правительства ставил в этом письме вопрос о воможном разрыве отношений с Генеральным секретарем правящей партии не по идейным, политическим или хотя бы деловым причинам, а по личному, семейному поводу!"23

Бушин показывает, что, стремясь взвалить на Сталина ответственность за все преступления коммунистической власти, Шатров непомерно преувеличивает его расхождения с Лениным. Ника-ких козней против Ленина Сталин не строил, инцидент с Крупской был незначительным эпизо-дом, и если он и взволновал Ленина, то Крупская виновата в этом больше, чем Сталин. Во всем этом критик, конечно же, прав.

Беды, принесенные России большевизмом, связаны не с тем, что Сталин объегорил Ленина и его соратников. Беда в самой природе режима, установленного в результате насильственного захвата власти и стремления удержать ее любой ценой. Шатров не хочет этого признать. Он противопоставляет Сталина Ленину, а теперь, когда стало можно, и всем другим лидерам партии: Троцкому, Бухарину, Зиновьеву, игнорируя тот факт, что хотя они разнились характерами, темпераментом, эрудицией, но все они исповедовали одну мораль и одну идеологию

"При одном упоминании имени Сталина, — иронизирует Бушин, — некоторые авторы, порой даже весьма сообразительные и осведомленные, просто теряют способность к размышлению и ананализy, у них отшибает разум".24

Однако, уличая Шатрова в передержках, сам Бушин стремится вовсе не к правде. Выгоро-дить Сталина, вновь поставить его

234

на пьедестал, вернуть ему престиж "продолжателя дела Ленина", а ужасы большевизма приписать иудо-масонскому заговору, да записать в заговорщики самого Шатрова — такова сверхзадача критика. Со сладострастием нанизывая имена евреев, чьи образы Шатров якобы "утеплил", В. Бушин ставит над "и" жирную точку:

"Увы, одна из причин невозможности для М. Шатрова следовать своим собственным девизам — это, как мы видели, его национальное пристрастие" (Курсив мой — С. Р.). 25

Разделавшись с М. Шатровым, В. Бушин переходит к А. Рыбакову.