На книге Игоря Шафаревича "Русофобия" я остановлюсь в следующей главе. Сейчас отмечу лишь, что это злобное сочинение, во многом похожее на статьи Бушина, Кожинова, Федя и их сотоварищей, принадлежит перу известного диссидента. Всюду автору мерещатся русофобы, к которым он относит так называемый "малый народ", включая в него евреев и тех русских
239
интеллигентов, которые, по его мнению, слишком терпимы к ценностям западной цивилизации, попросту говоря, к свободе. Шафаревич убежден, что стоит русскому человеку стать свободным, как он перестанет быть русским. Не много я читал книг, в такой же мере проникнутых неверием в русский народ, в его силы и здравый смысл, в то, что он способен к развитию без кнута и наморд-ника. Только "распутинщину" В. Пикуля я без колебаний могу назвать еще более русофобской.
Книга Шафаревича — особенно тревожный симптом. Автора трудно заподозрить в стремле-нии потрафить властям или толпе. В его искренности сомневаться не приходится. А это значит, что антисемитские, антидемократические и, в конечном счете, русофобские настроения широко распространены во всех слоях общества, включая интеллектуалов. Остается молиться, чтобы Россию миновала та судьба, какую ей готовят Белов, Распутин, Бушин, Пикуль, Шафаревич, Шевцов и те, кто находится под их влиянием.
240
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЛЕВЫЙ МАРШ КРАЙНЕ ПРАВЫХ
И.Губерман
Много лет назад, будучи студентом технического вуза, я шел к диплому, преодолевая множество общих и специальных курсов. Пришлось проштудировать огромное количество стандартных учебников, утвержденных Министерством высшего образования РСФСР. Каждый учебник открывался обширным предисловием, в котором излагалась история данной области знаний. Исторический материал не входил в экзаменационные билеты, поэтому почти никто в него не заглядывал. Я же все предисловия читал и узнавал из них много интересного. Не об истории — о современности.
Из учебников следовало, что все науки основал Михайло Ломоносов. Не только, допустим, геодезию или сопротивление материалов, но и такие узкоспециальные дисциплины, как механика грунтов, насосные станции или гидросооружения создал все тот же русский самородок. Поначалу я принимал эти сведения за чистую монету и искренне восхищался величием русского гения, но через какое-то время ничего кроме усмешки они вызывать не могли. Лишь подорвали доверие к усвоенным со школьных лет мифам о русском приоритете самородков вроде Ползунова, Можай-ского и легиона других. Да и сама кампания
241
борьбы за русский приоритет к тому времени выродилась в анекдоты про Россию — родину слонов.
Нетрудно было понять, что учебники сделаны по рецептам сталинской педагогики. Цель состояла в том, чтобы готовить не просто грамотных специалистов, но и патриотов, преисполнен-ных "национальной гордостью великороссов". Кадры, овладевшие техникой, решали все. Равнение предписывалось держать на русского помора, заткнувшего за пояс всех заморских мудрецов и умельцев.
Стремление мифами возвеличить Россию привело, естественно, к противоположному эффекту: к ее унижению. Впоследствии мне пришлось много заниматься историей науки, и я имею более или менее адекватное представление об истинном масштабе личности Ломоносова. Пушкин не зря называл его первым нашим университетом. Однако со студенческих лет у меня, как у павловской собаки, закрепилась в мозгу рефлекторная связь. Слышу слово "патриотизм", и сразу же вижу перед собой женоподобного Ломоносова в напудренных буклях, елейно подносящего очередной императрице очередную оду "на восшествие на престол". Слышу — "национальная гордость", и вижу, как тот же Ломоносов, потный, со сбившимся париком и сверкающими гневом глазами, дубасит увесистой палкой непременного секретаря Академии наук Шумахера, имевшего несчастье быть немцем.
Предисловия привили мне стойкий иммунитет к казенному патриотизму, и я им за это благо-дарен. Потому продолжаю их читать с прежним усердием и никогда не бываю в накладе. Но при этом сознаю, что принадлежу к редкой категории читателей и не обижаюсь, когда мое пристрастие к предисловиям принимают за чудачество.
Те, кто в СССР рвал на части шестой номер журнала "Октябрь" за 1989 год или втридорога перекупал его у книжных жучков, делали это ради повести Василия Гроссмана "Всё течет", а не предисловия к ней, которое занимает около тридцати драгоценных журнальных страниц. Зачем же понадобился этот комментарий? Сам автор, философ Г. Водолазов, с откровенностью, присущей эпохе гласности, разъясняет:
242