КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

Г. Водолазов не опроверг основной идеи повести, зато сделал ее доступной советским читателям. Однако прикрыл он ее вовсе не с той стороны, с какой следовало. Непохороненный покойник сегодня уже мало кого волнует. Опубликовав повесть Гроссмана, журнал задел другие, куда более чувствительные струны, и удар получил во фланг, оказавшийся оголенным...

Глашатаи большого народа

Как видите, мы, русские, еще не потеряли памяти,

и мы все еще народ Большой, и нас все еще мало

убить, но надо и повалить...

Виктор Астафьев (Письмо Н.Я.Эйдельману)

Игорь Шафаревич до недавнего времени был мало известен. Он — крупный математик, член-корреспондент Академии наук СССР, член многих иностранных научных обществ, но что знает публика о математиках! Правда, Шафаревич еще и автор ряда социологических работ, но, в силу их явной неподцензурности, они в СССР не печатались и были известны лишь узкому кругу читателей сам и тамиздата.

Лет восемь-десять назад Шафаревич написал "Русофобию", но, видимо, считал книгу настолько взрывоопасной, что предпо-

245

читал до поры до времени ее не публиковать даже на Западе. Только когда гласность почти свела на нет репрессии, "Русофобия" увидела свет — сразу в нескольких зарубежных изданиях. О том, чтобы печатать это произведение в России, автор, видимо, не мог помыслить. Однако не успели выйти эмигрантские журналы, как тот же труд появился в "Нашем современнике", тоже в шестом номере за 1989 год,2 то есть подписчики получили его одновременно с повестью Гроссмана. Этот номер стали рвать на части, вероятно, с не меньшим азартом, чем шестой номер "Октября". Автор в одночасье приобрел всесветскую известность. Его статьи стали появляться в самых разных изданиях, интервью с ним передавали по телевидению, публиковали в разных изданиях, в том числе в журнале "Книжное обозрение", который считается одним из самых "перестроечных".

Благодаря этим публикациям стали известны некоторые подробности о самом Игоре Рости-славовиче. Мне было интересно узнать, что он относится к той же категории читателей, что и я: не пропускает предисловий.

Его комментарий к статье Г. Водолазова слишком обширен, чтобы приводить целиком, но вот квинтэссенция. В повести Гроссмана, говорит Шафаревич, есть "два персонажа", о которых автор допускает "резко отрицательные высказывания": это В.И.Ленин и Россия. Предисловие Г. Водолазова написано для того, чтобы смягчить "шок", который могут вызвать отрицательные суждения о Ленине. Что же касается "не менее резких высказываний о России", то "они восприни-маются как нечто естественное" и ни в каком смягчении не нуждаются. "Это сопоставление пред-ставляет интерес, потому что объективно характеризует определенные настроения, существующие в обществе",3 замечает Шафаревич.

О "русофобском" характере повести Гроссмана Шафаревич говорил и в телевизионном интервью.4

Напомню, что речь идет о произведении писателя, который при жизни подвергался гонени-ям, а после смерти был вычеркнут из литературы: его десятилетиями не печатали и почти не упоминали, занеся в черный список антисоветчиков. Главные произведения В. Гроссмана только сейчас стали достоянием

246

советских читателей. И в это время член-корреспондент с математической точностью наносит удар ниже пояса, стремясь снова закопать Гроссмана — теперь уже не как антисоветчика и антиленин-ца, а как русофоба.

Да, герой повести Гроссмана говорит о русской душе как "тысячелетней рабе", о "холопском подчинении личности государю и государству". С такими взглядами можно спорить. Я, например, полагаю, что противостояние рабству — такая же константа русской истории, как и само рабство, так что Гроссман нарисовал одностороннюю картину. Но где же здесь "фобия", то есть "страх" и "ненависть", как Шафаревич переводит это понятие? Как можно не видеть, что рассуждения Грос-смана о русской несвободе, породившей Ленина и Сталина, пропитаны не страхом или ненавис-тью к России, а болью за нее! Тем более, что эти рассуждения приписаны русскому человеку, отбывшему тридцатилетнюю каторгу ГУЛАГа и полюбившего женщину, которая поведала ему о пережитых ужасах сталинской коллективизации и искусственного голода. Биография героя, кажется, дает ему право и на не очень взвешенные суждения о причинах народных страданий.