КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

"Я, действительно, приветствуя все основные художественные идеи повести В. Гроссмана, буду решительно возражать против понимания автором (и его героем) причин, корней, истоков сталинизма, против отождествления Ленина со Сталиным, а ленинизма со сталинизмом. И в этом смысле я действитель-но буду защищать Ленина. Но прежде (и для меня сегодня это главное), я хотел бы защитить В. Гроссмана, защитить его право сказать, что он думает и как думает, его право довести содержание своих размышлений до читателя".1

Итак, цель определена ясно. Предисловие написано для инстанций, дабы хоть частично заслониться от возможных придирок. Редакция во главе с Анатолием Ананьевым решила и невинность соблюсти, и капитал приобрести. И я вовсе не намерен бросать в нее камнем за эту отнюдь не лишнюю предусмотрительность. Гласность — это еще не свобода печати. Она допуска-ется лишь в "интересах социализма". Правда, в 1989 году никто уже толком не знал, каковы пределы, очерчивающие эти интересы. Тем не менее, они существовали, и повесть Гроссмана за них явно выходила.

О творчестве Гроссмана написано много, и я не буду напоминать о том, что предсмертная повесть "Всё течет" по художественному и идейно-философскому уровню заметно уступает роману "Жизнь и судьба", в котором писатель достиг почти толстовской эпической силы. Двумя годами раньше "Октябрь" отважился познакомить советских читателей с этим романом, чем существенно расширил зону гласности. То, о чем самые смелые публицисты отваживались говорить с намеками (дабы не переступить границы все тех же "интересов социализма"), Гроссман написал почти трид-цать лет назад. Ни в одном другом произведении, в том числе и из написанных в самые последние годы, не было так отчетливо показано глубокое сходство сталинского и гитлеровского режимов, построенных на одних и тех же принципах — при всей их кажущейся (вернее, казавшейся в то время) противоположности: лживой демагогии невиданного масштаба, тотальной несвободе, фанатизме, шовинизме и юдофобстве.

В романе было сказано слишком много правды, но все же сам

243

Гроссман остался неудовлетворен. И, вопреки обрушившимся на него гонениям, преодолевая смертельную болезнь, он в небольшой повести сумел досказать те заветные мысли, которые не вошли в роман. Истоки сталинских преступлений надо искать не в репрессиях 1937 года и даже не в "великом переломе" хребта российскому крестьянству, а в октябре 1917, в созданном Лениным однопартийном тоталитаризме. И Россия, по мысли Гроссмана, не выберется из бездны несвободы до тех пор, пока Ленина не свергнут с пьедестала, как свергли Сталина, пока его не вынесут из мавзолея, как вынесли Сталина.

Защищая Ленина, Г. Водолазов обнаруживает большую эрудицию. Он указывает на некото-рые фактические неточности, допущенные Гроссманом, а, главное, демонстрирует владение диале-ктикой. Если в повести Ленин обрисован как человек нетерпимый, то в предисловии он выступает образцом терпимости. Если в повести он обрисован всегда уверенным в своей правоте, то в преди-словии Ленин смело признает свои ошибки. В результате получается, что хотя Сталин и продол-жал дело Ленина, но продолжал "неправильно", завел страну не туда, Ленин к этому не причас-тен…

Однако Гроссман и не пытался изобразить Ленина каким-то чудовищем. Напротив! Он показывает его интеллигентность, нередко проявляемую деликатность, его неприхотливость, равнодушие к жизненным благам. Но он показывает также, что все эти человеческие качества — не главное в характере и личности Ленина. Главное — это презрение к демократии, готовность добиваться своих целей любыми, в том числе, самыми кровавыми средствами.

Да, бывали случаи, когда Ленин громко признавался в своих ошибках. Но только задним числом! В каждый конкретный момент он был абсолютно уверен в своей правоте, абсолютно уверен, что выражает интересы самого передового класса, абсолютно уверен, что все несогласные должны быть переубеждены или сокрушены. Ни малейшего сомнения в том, что кто-то из них может быть правым, а он Ленин, ошибаться, у него не возникало. И он сокрушал всех, кого не мог переубедить. Фанатичная вера в свою непогрешимость обеспечила Ленину и его

244

партии (отнюдь не самой многочисленной и не самой влиятельной в послефевральской России) победу над всеми прочими политическими силами. Будь у Ленина хоть немного способности подвергать сомнению собственные взгляды и поступки, его партия не смогла бы захватить и удержать власть.

В основе характера и деятельности Ленина лежал антидемократизм. Он и не скрывал, что презирает и ненавидит демократию. По принципу авторитарности была построена им "партия нового типа", а затем и государственная система послереволюционной России. И в развернувшей-ся после его смерти внутрипартийной борьбе больше всего шансов взять верх было у того, кто наиболее полно и последовательно воплощал те же принципы. То есть у Сталина.