Красное каление. Том третий. Час Волкодава

                -Ба! Рас… Рас-пекаев! Черт же тебя возьми, братушка-Распекаев! – раздалось в темном, заваленном всякой всячиной коридочике, – ах ты, Гос-с-поди! Да… Какими ж судьбами!.. Очень рад тебя… видеть здесь. Ты что, брат… живой?! Ведь… Черт же тебя возьми! Да ведь… Такие ж, как ты… не выживали! Ты откуда взялся, Борька?

-Оттуда! Один, как видишь,  выжил!

Владимир всплеснул руками и бросился навстречу старому фронтовому другу.  Они крепко обнялись.

        Распекаев, едва войдя в комнату,  бегло обвел глазами нехитрый быт друга Володи, как он знал его еще в штабе Второй армии Самсонова, его взгляд остановился на мирно дремлющей в углу на кошме большой вислоухой рыжей собаке, чуть зацепился за разбросанное на полу платье и нижнее белье графини, короткая усмешка блеснула в уголках губ:

-Неплохо-с, неплохо-с…

-Ты не смотри, дружище-Распекаев, что тут так… тесно и… немного не прибрано, -Владимир, строго сомкнув губы, скользнул взглядом по простенькому белью графини, – сюда такие люди заходили… Есенина ты знаешь… знал? Ремизова? Эренбурга?

-Про Есенина слыхал. Как ни стелил, а большевикам не угодил. Взяли, да и… Повесили. То же… Здесь был, что ли?

-Был и не один. Я его подцепил на Курфюрстенштрассе, в кафе «Ландграф», пьяным в стельку и… ты не поверишь! Таким счастливым! А я и сам тогда…

-Ну и, – Распекаев нарочито благоговейно заулыбался, – как он? Есенин-то?

-А! – саркастично отмахнулся Владимир, смахивая все ненужное теперь с облезлого диванчика, – паренек, хоть и талантище, от земли, от сохи, «как живет там наша корова, грусть соломенную теребя…» и  вдруг – в объятьях этой великосветской дамы, львицы, известной шлюхи – заметь, гораздо старше его, театральной примы, исполнительницы американских легких танцев… Сколько горячего материала для всех трех русских газет Берлина и для ихних газет! Скандалы, бой посуды, ее ревность зрелой жены молодого мальчика, его русский ресторанный разбой… Кстати, у меня они ночевали. Вот тут, на этом самом диванчике! И я… просил, я умолял его не ехать обратно. Куда там! «Я скажу – не надо рая! Дайте Родину мою!» И все… Да если бы пришел он в мир лет так на тридцать раньше…

-Или позже… Может и выжил бы.

-Да ты садись, садись, друг дорогой. Рассказывай, как оказался ты тут. Как меня-то разыскал?

      Владимир внимательно всмотрелся в раскрасневшееся, заметно постаревшее и довольно возмужавшее  лицо капитана. Раньше, в те годы, когда они юношами еще учились в военном училище, Распекаев таким не был. Его родители были обыкновенными служащими железной дороги и их единственный сын по какому-то неведомому закону природы, избравший себе путь русского офицера, оставался их гордостью до конца их дней. Они часто, благо жили неподалеку,  в Гатчине, приезжали к нему в училище с домашними вареньями, пирожками и колбасками, их глаза светились такой нескрываемой гордостью за сына – курсанта военного училища, гордостью, которой Владимир по-дружески всегда завидовал. Он был простым, как все, кто учился в училище, легкомысленным, запросто увлекаемым общим течением жизни, молодым  человеком, оставаясь в памяти Владимира таким – же повесой, бесшабашным  Борькой Распекаевым…

Они были офицерами в одном полку второй армии Самсонова, а потом, когда Владимира, как толкового оперативника,  перевели от них сразу в штаб армии, еще пару раз виделись на горьких дорогах  Великой войны.

          -Как тебя нашел? Так земля слухами полнится, Володя!  Трижды ранен. Дважды контужен. Э-э… Два, – он расстегнул шинель и устало вытянул ноги, обутые в старенькие солдатские сапоги, гордо поднял пальцы парой, – «Георгия» и два побега из германского плена, да-с… Это для того, Володя, чтобы потом бежать, как лисица, через пол-мира опять в ту же Германию! –вдруг расхохотался Распекаев, скаля ровные ряды мелких пожелтевших зубов, -ну и… как бы тебе сказать, и… Дважды отпущен под честное слово… Господами большевиками-с.

    -Вот уж, – Крестинский добродушно ухмыльнулся, – а я вот до сих пор у них там… в розыске. Ну да ладно! – и, блестя глазами,  поближе пододвинул табурет, – ты садись, садись, друг мой! Мы ж не видались с… четырнадцатого года! Рассказывай, как попал сюда. Горю! И – весь внимание! Чай, кофе? Я, брат, невыносимо богатый теперь, у меня даже вино и коньяк водятся. По субботам, правда.

      -Да чего тут рассказывать-то,– Распекаев едва отхлебнул дымящийся индийский чай из блюдца, внимательно осмотрелся по комнате, – судьба привела! Был и под Слащевым, и под Покровским. А потом… Ты не поверишь, в… обычной банде был…

-Ну, тут, брат ты мой, этим никого не удивишь… Я ведь тоже в отряде повстанцев был. Правда, очень недолго. Лева Конарь, может, слыхал?