Красное каление. Том третий. Час Волкодава

На вид ему было лет под сорок и его темное, заросшее недельной щетиной лицо с воспаленными от недосыпа веками, говорило о долгой и тяжкой кочевой жизни. Русые, с обильной сединой,  раскосмаченные волосы низко спадали на широкий, в глубоких морщинах лоб. Григорий растер снегом его обвисшие щеки, шею. Врезал ладонью пару раз по щекам. Он дернулся, хрипло застонал, медленно поднял голову, дико озираясь, повел глазами, задвигал плечами, силясь освободить связанные за спиной руки.

-Не старайся, ничево не выйдеть, дядя, -Григорий встал напротив, растопырив ноги и пристально всматриваясь в незнакомца, -у меня супонь крепкая, из яловой кожи. Ты хто будешь?– и выдернул кляп.

Тот поднял заблестевшие глаза, облизнул треснувшие губы:

-Дай мне, браток..,  снега чуток, пересохло горло…

Григорий зачерпнул пригоршню снега и, едва поднес ее к лицу незнакомца, как тот вдруг резво вскочил на ноги, всем корпусом и головой шибонул Григория в лоб и бросился бежать, шумно ломая грудью сухой мерзлый кустарник.

Григорий отлетел в снег, но, быстро вскочив,  догнал его не сразу, свалил ударом ноги, придавил в снег, поднес к горлу нож:

-Молись, с-сука! Последняя минута твоя!.. Кто такой?!!  Где твой хозяин, Киселев где?!

Тот вытаращил белесые глаза, замотал головой, прохрипел:

-Нету!.. Нету… здесь никакого… Киселева! Сдох… Убит твой Киселев… давно…

-Как это… убит? – Григорий, едва переведя дух,  внимательно всмотрелся в раскрасневшееся широкое лицо беглеца, -а… кого ж ты… стережешь-то?

Тот усмехнулся в мокрые усы, поднялся, сел,   его круглые глаза живо блеснули:

-Это ты, товарищ… ге-пе-ушник,  стережешь… меня в данный момент. А я…

Он дернул плечом, опустил голову, сказал сухо:

-Ладно, слово офицера. Твоя взяла! Веди обратно! Пришел ты… зачем? А впрочем…

Когда он сел снова на свое место, прислонившись к дереву, коротко спросил:

-Который теперь час? На свои котлы не могу я… дотянуться.

-Без четверти пять… утра. Как урка выражаешься..,  а еще офицер.

Он поднял широкий подбородок, вздохнул глубоко, устало прикрыл глаза, его темное щербатое лицо вдруг расплылось в скупой улыбке:

-А я и есть урка. А теперь… Все! А как же все… Прекрасно начиналось! А? В Семеновском полку служил! Блестящие молодые офицеры… Дамы с милыми и такими манящими улыбками… Вечера… Беседки на прудах… Интриги, интриги…  А потом… Эта проклятая война. С Баратовым ходил… А потом – Даешь Учредительное собрание! Ур-ра!! Свобода!!! И вот – пес, лакей! «Где твой хозяин»! Да я самого… Думенко! Гнал через Маныч! Да я… Буденного… Я…

-Хорош трепаться! – грубо перебил густо покрасневший Григорий, -дело говори, коли еще пожить охота.

-А жить-то мне, товарищ Эн-Ка-Вэ-Дэ…, как раз и неохота. Совсем. Ни капельки. Все! – он повернул спокойное лицо, посерьезнел, – он ровно в пять появится. Будет через мостик идти. Там оглобля поперек лежит, это знак, убрать надо, а то вспугнешь.

-Один?

-Один, от крали своей. Он еще… крикнет слово парольное…

-Какое слово?

-Спросит: Распекай! На месте? Это я… Распекай. Да! Не представился, прошу прощения, это ведь было несколько… неудобно-с, -он совсем по-штабному, даже  как-то картинно склонил голову:

-Штабс-капитан его Величества Семеновского полка Распекаев! Прошу лю…

-Дальше!

-А я должен ответить: -На месте, да замерз как собака! И тогда он пройдет дальше… К нам то есть.

-Понятно, – Григорий поднялся, тревожно всматриваясь через ручей, там опять затявкала собачонка, -так а… кого ждем-то? Киселева?

-Ну… какого Киселева? – уже громче вскрикнул Распекаев, – его уже года три, как ваши же и застрелили. В Астрахани!

-У нас он пока проходит, как живой и здоровый. Это точно?

-Совершенно точно, сам его и закапывал. Вот этими, -он хотел поднять стянутые за спиной кисти, повел плечами и криво усмехнулся, -руками. Ну, а теперь отрядом заправляет такой… Сеня Романцов. В германскую урядником служил. Оглоблю ты… убери. Вспугнешь.

-Ваша банда за последние три года столько… нашкодила! – Григорий, скоро вернувшись от мостка,  последнее слово выдавил с нескрываемой злобой и отвернулся.

-За все держать ответ перед Господом…

-Ну… вы сперва тут за все ответите… Милиционера на днях, на стойбище калмыка Басана – Романцов повесил?

-Так точно.

-Ладно, по тебе разговор особый будет. Попробую чем-то помочь, ежели што… Но и ты…

-А не надо мне милостей от твоей Совдепии, начальник. Устал я, хватит. Весь в человеческой крови, как палач… Никто и нигде меня не ждет… уже. Я помогу. Мне самому этот… урядник… Револьвер дашь? С одним патроном? Потом?

-Дам. Тихо!.. Идеть вроде!

   Скупая зимняя зорька несмело засерела по белой низине, но тут же косматые клочья тяжелого тумана стали быстро заволакивать сухие заросли камыша и дикого терновника. Костерок уже погас и только малая искорка все еще слабо тлела где-то в его глубине.

Где-то далеко гулко расхохоталась ночная птица. Застоявшаяся вороная кобыла  Романцова, почуяв приближение хозяина, приветливо и мирно заржала, кивая гривастой заиндевелой головой и нетерпеливо переминаясь на тонких  передних ногах.

-Эх! Хороша! -Гришка блеснувшим краем глаза провел по ее округлой шее.