Красное солнце валькирии

Косяками? Это уже сложнее! Одного Рудольфа они худо-бедно прокормят, а вот стаю…

Впрочем, говорить об этом сейчас бессмысленно.

– Народ в основном содержательный, есть о чем потолковать, – продолжал светскую беседу Рудольф. – Имеются, правда, и вздорные. Зоя Модестовна из соседнего подъезда слишком близко к сердцу принимает некоторые перипетии нашего бренного существования. Ну и пара дам с проспекта – те тоже, знаете ли, чересчур эмоциональны. Через край, я бы сказал.

– А чего же этим дамам у себя не сидится, раз они такие вздорные?

– Так общества нет! Перед кем выкаблучиваться?

– А… – понимающе кивнула Софья.

– С чердака, кстати, исключительный вид открывается. Я люблю за людьми наблюдать. Движение, шевеление, беготня. Это так развлекает! Встану у окна и смотрю. То на эту сторону, то на ту. Интересно. Поучительно.

Софья помялась еще немного и предложила:

– Если вы не против, я могу покупать что-то из еды. Или одежду.

– Благодарю, мадам, но я ни в чем не нуждаюсь. Привык сам решать свои проблемы. Мне много не надо. Омниа мэа мэкум порто! Все свое ношу с собой, на латыни, осмелюсь пояснить.

Софья закатила глаза. Этот Рудольф ее доконает своей образованностью.

– Тогда я пойду. Замок менять не стану. Если что, звоните в семьдесят четвертую квартиру.

– Это очень любезно с вашей стороны.

Рудольф церемонно поклонился и встал, чтобы проводить гостью до люка.

Софья вернулась домой под впечатлением от удивительного знакомства и застала Протасова в кухне.

По всей квартире разносился упоительный запах жареной картошки.

А наутро выяснилось, что соседские запасы покинула банка с маринованной капустой.

Значит, скидку на знакомство ей не дали.

Опасный жилец старого дома

И все-таки у нее была удивительная мама!

Вступив на путь познания, она не отклонялась от курса, пока не проходила его до конца.

Несмотря на умопомрачительную занятость в университете, аспирантов, подготовку к серьезнейшей конференции в Израиле, а также посещение салона красоты и модных бутиков, она умудрялась заниматься поисками путей, которыми алмаз мог попасть в Питер.

Мама позвонила в одиннадцать вечера, когда утомленные любовью Софья и Протасов уже спали.

– Я нашла еще одного неслучайного в жизни Рейснер человека, – объявила она. – Его звали Сергей Колбасьев.

– Колбасьев? Какой Колбасьев? – с трудом приходя в себя, переспросила Софья.

– Сергей Адамович.

Она окончательно проснулась и вытаращила глаза.

– Погоди, мам! Господи, так он в нашем доме жил! У нас табличка на фасаде! Только литера другая – А!

– Моховая вообще полна сюрпризов. Знала бы ты, кто там жил! Вернее, кто там только не жил! Знаменитые доходные дома.

– Мам, не отвлекайся. При чем тут Колбасьев?

– Начать следует с того, что его мать и мать Ларисы были подругами детства. Именно с легкой руки семьи Рейснер Сергею Колбасьеву в тысяча девятьсот двадцать третьем году была предложена должность переводчика при русском посольстве в Кабуле.

– Да ты что!

– А вот поди ж ты! Но представь: Колбасьев проработал там всего два или три месяца и уехал по очень странной причине – не сошелся характером с начальником.

– А начальником был Федор Раскольников.

– Ага.

– Я так понимаю, что настоящей причиной стала ревность.

– Да уж не сомневайся! – хохотнула мама. – Лариса ни за что не пропустила бы такой экземпляр. В молодости Сергей был красавчиком. А кроме того, настоящим моряком, писателем и одним из первых джазменов! Как ей было пройти да не цапнуть! Хоть бы и со скуки! К тому же он был большим умницей. Кроме рассказов и стихов написал еще книгу про радио.

– Знал языки, раз был переводчиком.

– В общем, разносторонне развитый был человек и шикарный мужик.

– Еще бы! Один джаз чего стоил! По тем временам!

– Джаз и по нынешним временам стоит дорого. Слышала бы ты, как играл на саксе один афроамериканец – а по-нашему негр – в Южной Каролине позапрошлым летом!

– Мам, сосредоточься. Итак, что там у нас с Колбасьевым?

– У них с Ларисой был не просто перепихон, а по-настоящему доверительные отношения, начавшиеся еще до Афганистана. После возвращения из Кабула он сразу уехал в Хельсинки и пробыл там до двадцать восьмого года.

– Но вернулся?

– Вернулся на свою голову. Его трижды арестовывали, пока наконец не засадили окончательно в тридцать седьмом как подонка, оказавшегося агентом фашистов.

– Так. И что?

– Да все то же. Расстреляли. И тут начинается самое интересное.

– Он что, воскрес?

– В каком-то смысле да. По одним документам Колбасьев расстрелян в октябре тридцать седьмого, а по другим – в январе следующего года убыл из тюрьмы в неизвестном направлении. Далее еще чуднее. Есть свидетельства, что Колбасьев замерз на лесоповале в Талнахе, но его дочь получила справку, что он умер от лимфосаркомы. И знаешь когда? В сорок втором году! Как тебе такое?

– В то время часто фальсифицировали документы. Ты сама говорила.

– Но не до такой же степени! Это уже кордебалет какой-то, честное слово!

– Ну допустим. К чему ты ведешь?