Красноречие сардинки. Невероятные истории подводного мира

Поэтому наши фонари возобновили движение, обшаривая усыпанное гравием дно. Под берегами, зашитыми в тесаный камень, живут сотни корбикул – маленьких ракушек, благодаря которым текстура плит напоминает штукатурку. Ерши обыкновенные, колючие и почти прозрачные рыбки, прыгали вокруг, и сетчатая оболочка их глаз сверкала, словно блуждающие огоньки, когда от них отражался свет фонаря. Бледные рыбешки плотвы спали, подрагивая, под поверхностью воды. Иногда нам попадался золотой карп, удиравший от нас со всех плавников, вяло и безмятежно покачивая ими. Наши глаза видели только световой круг фонаря, в котором вырисовались тени рыб, словно силуэты артистов, выхватываемые на сцене лучами прожекторов. Мы продвигались как сомнамбулы, в холоде и под аккомпанемент подземных звуков.

На потолке висели летучие мыши, и их писк напоминал звук точилки для карандаша. Подпрыгнув на одной ноге, с противоположной набережной взлетела цапля и растворилась в воздухе, как привидение.

Судак

– Внимание, вижу одного вон там!

Два больших круглых перламутровых глаза засветились на черном фоне, и мне показалось, что я различил крепкую коричневую фигуру. Сияющие глаза медленно удалились.

Это был судак, ночной хищник. За ним мы сюда и пришли. Эта плотоядная рыба, принадлежащая вместе с окунем и щукой к классу лучеперых, отличается особой осторожностью и острыми зубами, и ее очень трудно поймать. Нужно двигаться предельно медленно, чтобы не спугнуть, едва обводя ее тень световым лучом, пока она проплывает в своей подводной тьме.

Преследование этого ускользающего фантастического создания в подземном мире вызвало у меня странное ощущение, слишком острое, чтобы его можно было не опознать. Я чувствовал животную, первобытную полноту жизни: я был предельно напряжен, мое зрение, сердце и мысли были безраздельно поглощены наблюдением за природой. Я был единым целым с водой и с жизнью. Ловил взглядом признаки присутствия рыбы, пытался предугадать ее движения и сам превратился в хищника в поисках добычи. Я подумал о веревочке, которую в детстве запускал в сток раковины, надеясь, что она достигнет открытой воды и принесет мне на кончике рыбу. Я был прав в своих мечтах: дикая жизнь не так уж далека от нас. Она пряталась, но поджидала меня. В туннеле, на десятиметровой глубине под парижским асфальтом, я снова связал эту веревочку, исследуя подземный канал, и вернул себе изначальное место в цепи жизни.

Когда-то давным-давно мы видоизменялись в процессе эволюции, становясь более приспособленными к существованию в природе, мы запрограммированы на то, чтобы испытывать положительные эмоции и от охоты, и от спасения от хищника. В обоих случаях за обнаружение в окружающей среде любых важных следов и знаков полосатое тело в мозге вознаграждало наших предков выбросом дофамина, подлинного наркотика удовольствия. Это побуждало их к активному выживанию, потому что они искали радость в утолении голода или в том, чтобы не быть съеденными. Вот такими были удовольствия наших предков: обратить внимание на пение птиц, найти съедобные плоды, заметить следы дичи… или спрятаться, получив сигнал о приближении хищника. Наше полосатое тело по-прежнему работает, однако оно тщетно ищет эквиваленты первобытных радостей в современной жизни, и это сбивает его с толку.

– Черт, речная полиция!

Интересно, какую дозу дофамина я получил, когда в конце туннеля загорелись два прожектора, раздался лай бельгийской овчарки и застучали сапоги? Во всяком случае, я в мгновение ока занял свое место в пищевой цепи. Только что для рыб мы были хищниками, а теперь превратились в объект охоты жандармов.

Подводный мир Парижа настолько поглотил нас, что мы забыли о табличке “Вход запрещен”, установленной земными парижанами. Взломанная нами дверь была уже далеко позади. Но инстинкт жертвы срабатывает быстро, помогая осознать ситуацию, к дофамину добавился адреналин, и, даже не успев ничего обдумать, мы помчались к выходу.

Наше бегство было, пожалуй, бесславным, однако преследователи не сумели ничего противопоставить стремительности примитивного животного инстинкта. Они проиграли, так и не поняв, что мы пришли в запретную зону исключительно ради рыб.

Когда мы поднялись наверх и очутились в желтом свете фонарей, наши злоключения показались нам чем-то вроде городской легенды.

– Пес выглядел не слишком дружелюбно и был к тому же без намордника! Наше счастье, что мы не споткнулись о кабели.

– Как ты считаешь, сколько бы они нам влепили, если бы поймали?

– Понятия не имею и предпочитаю не спрашивать их об этом!

– Как же тяжело бегать в полной темноте…

– Судак был кило под десять, ни разу таких не видел.

– А угри, ты видел этих угрей?! Некоторые были толщиной с мою ногу.

– Не заявись они, мы бы могли поймать этого судака. Фото бы вышло супер.

Наша авантюра постепенно обрастала романтическими подробностями. Туннель становился темнее, судак больше, жандармы более грозными. Рыбы, прячущиеся в канале, приступили к рассказу своих историй, а мы переводили их на язык наших возбужденных диалогов.