Красные блокноты Кристины

Ксюша сопротивляется

У Ксюши двадцать ошибок в диктанте. Или двадцать пять, я все никак не могла сосредоточиться и посчитать палочки и галочки, которые налепила на полях густо-густо, одну к одной – и мне бы за такое самой двойки не избежать было, потому что неаккуратно, некрасиво, наша русичка не любила.

Ксюша всегда кричит, сопротивляется.

У тебя двадцать ошибок в диктанте, Ксюша. Что будем делать?

Ксюша сопротивляется.

Я жду ее родителей, но они не приходят.

(Я никого не жду – было бы страшно в глаза смотреть, как будто это я дел наворотила.)

Ксюша остается после уроков и переписывает слова.

Осинь грусная пара но как красив лес осинью Сряди. золотых бирёз пылают богровые листья клёнов рибин. Когда крушатся и падают здиревьев жолтые листья ты не слышиш шёраха ты только видиш их безумный палёт. Тишына и бизмолвье вокрук

Что такое «бизмолвье», Ксюш? Ты перечитывала, что написала?

Это когда ты молчишь, единственная в классе, даже когда обращаются. Даже когда мальчики пытаются надеть тебе на голову пластиковый пакет. Впрочем, нет – тогда ты кричишь, гоняешь их, а им только смешно. Но со мной никогда не можешь поговорить, ни на один вопрос не можешь ответить.

Ты на биологии тоже так?

И на математике?

Знаю, что не она виновата, что она вообще не должна быть здесь – в этой школе, в моем классе; что ей нужно особую, хорошую, где знают, как работать с такими детьми, я же ничего не умею. Я умею только считать орфографические и пунктуационные ошибки, палочки-галочки, злиться умею, разговаривать, после уроков оставлять.

Ксюша сопротивляется.

Ксюша сопротивляется: сейчас сломается ручка, в пальцах зажатая, – синяя, с толстым стержнем, дешевая, отчего чернила смазываются сразу же под руками; или бог его знает отчего, от ее ладошек, вечно влажных, липких. В первом классе ее уродиной дразнили, говорили, что она после туалета руки не моет. И я почти верю – иначе отчего все время какие-то следы, темноватые пятна на страницах тетрадей, даже трогать не хочется. И именно ее тетради никогда не носила домой, а оставляла на столе, а утром быстро просматривала. И потому мои пометки и исправления сделаны такой же плохой и дешевой красной ручкой, найденной здесь же в ящике стола, в котором вечно море забытого прежними.

– Бизмолвье – сидеть за столом, – говорит Ксюша, – не писать ничего.

Я сижу и объясняю каждое слово, хотя она все равно ничего не запомнит, и только через двадцать пять минут кончится час, отведенный для индивидуальной работы с неуспевающими, а потом я пойду домой в «бизмолвье» осенней дороги.

Сумка

Мама дала старую сумку, желто-коричневую, кожаную, на застежке металлической – щелк-щелк, а пальцам приятно, прохладно: хорошо, когда есть застежка, хорошо, когда она так правильно чувствуется. Всю дорогу в детский сад щелкала щелк-щелк, маме надоедала.

В группе щелкала.

На прогулке.

Куртку сняла – щелкала.

Шарф размотала – щелкала. И потом.

Там ничего не было, в сумке, ничего не положила – хотя видела, что мама носила яблоки, салфетки, розовую помаду, маленькую расческу.

Девочки подходили, спрашивали – а это что у тебя такое, что за замечательная взрослая сумочка, просили поиграть, просили их вещи ненадолго положить, совсем ненадолго: всем отказывала, говорила, что они свои сумочки могут завести, а в эту я ничего не положу, даже трамвайный билетик, найденный возле веранды, грязный и влажный, потому что вчера дождь был. Даже клипсы не положу, хотя их подарил папа и сказал, что к школе будут настоящие серьги.

Я хочу, чтобы были настоящие, но клипсы все-таки пока люблю больше: девочки говорят, что прокалывать уши совсем не больно; так, будто секунду жжет что-то, словно комарик кусает. Но комарики кусают так, что не жжется, а просто больно немного, а иногда даже не замечаешь, потом только, когда расчесываешь красное пятно на щеке, а мама говорит: прекрати, заразу занесешь.

Я прекращала.

Зараза у меня на руках, под ногтями – их надо мыть тщательнее, царапать мыло, чтобы глубокие вмятины оставались. Можно щеткой, но не люблю, боюсь – она совсем больно пальцам делает, до крови даже.

Так вот, даже клипсы в сумку не положу, потому что это же мамина, совсем замечательная мамина сумочка. А клипсы золотые, маленькие. Папа с зарплаты принес, а маме что-то еще принес, тоже золотое. И мама так на него смотрела – хорошо смотрела.

Татьяниванна велела на тихий час идти, а я не хотела, никто не хотел, но все равно пришлось снять одежду возле стульчика, повесить аккуратно, а дальше к кровати в майке и трусах пойти.

Ну куда ты со своей сумкой, оставь. Щелк-щелк появился, вылетел из-под пальцев. Ну что ты сегодня целый день щелкаешь, надоела.