Почти добрались до того резкого поворота, где хлипкая ограда. Убрать руки с руля. Машина, ломая ветки, полетит по скалам прямо в воду.
А завтра в газетах напишут: «Трагедия! Катастрофа на горной дороге: погибли мать и двое детей».
– Мамусик, а олени спят? – спрашивает Бекс.
Когда они подъезжают к повороту, жена убирает ногу с педали газа.
Когда-то Дидье ревновал ее к Чеду, студенту-третьекурснику, с которым она несколько раз ходила на свидания еще до их знакомства.
Если жена когда-нибудь скажет Дидье: «Я переспала с Брайаном», он что-нибудь предпримет, согласится пойти к психотерапевту, захочет ее вернуть? Или просто пробурчит, не поднимая глаз от телефона: «Поздравляю»?
Она так тру́сит, что не может подать на развод.
И хочет, чтобы это сделал Дидье.
Дочь
Первую утреннюю сигарету она выкуривает около помойки. Обычно это лучшая за день сигарета, но в последнее время вкус у них какой-то странный. Они как будто оставляют мягкий химический налет на нёбе.
Какое дело каким-то толстым усатым дядькам из Вашингтона до того, как она поступит со своим сгустком? Они с ней даже не знакомы. Им плевать, что маленьких волчат отстреливают с вертолетов. Волчата – те же дети, они уже сами могут дышать, бегать, спать и кормиться, а сгусток – еще даже не ребенок. За пределами ее организма он и двух секунд не протянет.
Именно эти усатые дядьки виноваты в том, что случилось с Ясмин.
Которая пела в церкви.
Это была Африканская методистская епископальная церковь. Когда дочь ночевала у Солтеров, а потом утром шла вместе с ними на службу, ей каждый раз становилось не по себе.
А Ясмин говорила: «Знаешь, Мэттс, мне вообще всегда не по себе».
«Глупая белая девочка».
Начинается дождь. Дочь прикуривает вторую сигарету. На математику она не пойдет, пусть даже мистер Сяо разозлится, хотя злить его не хочется – при встрече он обязательно скажет: «Куорлс, какого черта?» Но на математике будет Нури Визерс, очень надо пялиться на это непотребство. Дочь закрывает глаза, втягивает дым, капли дождя оседают на ресницах.
– Хочешь рак себе заработать? – прямо перед ней стоит Ро/Мисс.
– Нет, – дочь роняет сигарету и затаптывает ее.
– Подними, пожалуйста, окурок.
Приходится сунуть его в карман: совсем неохота тащиться к мусорному баку и поднимать тяжеленную грязную крышку. Окурок все пальто провоняет.
– Мэтти, что происходит?
– Ничего.
– Ты никогда раньше не получала четверку с минусом за контрольную.
– Прочитала не ту главу.
– Все еще расстраиваешься из-за китов?
У дочери вырывается отрывистый смешок. Она смотрит на футбольное поле, на растущие за ним разлапистые ели, на темнеющее над ними небо.
– Ты же знаешь, мне ты можешь рассказать. Чем сумею – помогу.
– Ничем не сумеете.
– А ты попробуй.
«Из-за Розовой стены я очень боюсь ехать в Канаду, а ведьма теперь в тюрьме, и мне нужен план, а плана у меня нет, что бы вы сделали на моем месте?»
А что, если у Ро/Мисс в рабочем договоре прописано, что она обязана сообщать начальству о жестоком обращении с детьми? А тут ведь получается даже не жестокое обращение, а убийство.
Дочь не убийца.
Это пока только клетки, размножающиеся клетки.
И лица пока нет. Сгусток не мечтает и не думает.
«У тебя когда-то тоже не было лица».
Ро/Мисс им все расскажет, и Файви выкинет дочь из школы.
В математической академии совсем не обрадуются такому кандидату.
И в колледже тоже.
А меньше всего обрадуются мама с папой.
– У меня через минуту урок начинается, а мистер Сяо пообещал следующего опоздавшего на британский флаг порвать.
– Эмоциональное здоровье ванее. Мистера Сяо я беру на себя.
Может, сказать ей.
– Да ничего такого.
– А ты попробуй!
Ро/Мисс все равно, даже если в рабочем договоре прописано. У нее характер.
– Я залетела, – говорит дочь, не отводя взгляд от елей.
– Господи Иисусе…
– Но я с этим разберусь.
– Каким же образом? – огрызается Ро/Мисс, лицо у нее покраснело, и на нем коричневыми звездочками проступают веснушки.
Она что – злится?
– Договорилась кое с кем.
– Зачем же ты куришь?
Зачем же она злится?
– Это неважно.
– Да неужели?
– Сигареты не…
– Мэтти, что ты собираешься делать?
– Прервать беременность.
Ро/Мисс хмурится.