Красные часы

Айвёр Минервудоттир обнаружили под льдиной. Сначала заметили лицо – белая щека прижималась снизу к прозрачной поверхности, будто к стеклу. Позже кузнец писал своей жене: «Никогда не видел такого вытаращенного глаза». Полярная исследовательница скинула доху, пыталась бороться с течением, билась об лед. Так неистово скребла ногтями, что почти все их содрала.

Моряки не стали рубить лед, чтобы забрать тело. Наверное, перекрестились или прочли молитву, а может, просто обрадовались, что одним лишним ртом стало меньше. «Ужасно, что мы не смогли забрать тело женщины и бросили его в этой глуши, – писал кузнец жене, – но у нас не было сил ее доставать».

Жизнеописательница

Где заканчивается книга?

Нужно же где-то закончить.

Выйти из нее.

«Минервудоттир: черная дыра».

Обычно тела погибших китов не выносит на берег: они опускаются на дно океана, а там их долго-долго поедают разные падальщики, большие и малые. Упокоившийся на глубине кит может кормить разных существ пятьдесят лет или даже больше.

«Оседаксы, – печатает жизнеописательница на своем ноутбуке, – черви-костоеды».

Она смотрит сквозь оконные жалюзи на залитые знойным солнцем лужайки, на пальмы и огненные хамелии. Кондиционер пашет на полную, жизнеописательницу даже озноб пробирает. Папин домик – это просто оштукатуренная коробочка в ряду других таких же коробочек, перед каждой по крошечной веранде, чуть поодаль здание клуба. Он говорит, что все не так уж плохо. В клубе есть парикмахерская, а еще там крутят кино. И на каждый День независимости подают вполне приличный пунш с виски.

Арчи во Флориду никогда не приезжал. Ему претила сама концепция деревни для престарелых, он говорил, что Амброзия-Ридж – подходящее название для порнушки. Одна из их последних ссор случилась как раз из-за того, что Арчи отказался навестить отца. Жизнеописательница тоже была не в восторге от Амброзии-Ридж, но там жил папа. Арчи обозвал ее святошей и чинушей и повесил трубку.

– Можно чуточку убавить кондиционер? – кричит она в сторону спальни.

– Я сейчас.

Скрипят пружины.

– Не торопись. Завтрак еще в процессе.

Папа выйдет не сразу. Когда он ходит, отчетливо видно, как ему больно: горбится, шаркает, останавливается через каждые два шага. Когда она спросила про лечение, он только руками замахал. Нужно самой сходить к его врачу.

Отец доползает наконец до кухни, и она демонстрирует ему настоящий фарерский завтрак, разложенный на кораллово-розовой гладкой столешнице: вареные яйца тупиков (куриные), вяленый китовый жир (бекон), масленичные булочки (слойки из готового теста).

– Мне доктор запретил есть бекон, – папа закидывает кусочек в рот, – но китовый жир – совсем другое дело.

– А почему запретил?

– Старикам вечно все запрещают. А что еще врачам делать на этих десятиминутных приемах? Бекон нельзя, сахар нельзя. И никаких любовных похождений.

– Папа!

– Да ладно, расслабься.

Жизнеописательница жует, уставившись на искусственный пруд за окном. Как и многое другое в Амброзии-Ридж, он одновременно и умиротворяет, и вгоняет в тоску. Посреди пруда круглые сутки бьет фонтанчик – фальшь как она есть, и тем не менее сияющие капельки зеленого солнечного света и правда красивы.

– Давай выпьем за твою маму.

Жизнеописательница берет чашку.

– За маму.

Папа берет свою.

– За мою ненаглядную.

Трещит холодильник. Где-то вдалеке заводят газонокосилку.

– И еще за него, – говорит жизнеописательница.

Отец кивает.

– За Арчи.

– За Арчера, который был таким чудесным ребенком, – отец кашляет, – а потом стал…

Взрослым человеком, который заложил в ломбарде мамины драгоценности.

И воткнул папе в плечо столовый нож.

– Мир, – говорит жизнеописательница.

Они поднимают чашки.

Папа слезает с высокого табурета.

– Не могу на этих чертовых табуретах сидеть из-за спины. Постою просто.

Срочно надо поговорить с его врачом.

– Сегодня у меня день рождения, – напоминает жизнеописательница.

Отец хлопает себя по лбу:

– Что? Господи, неужели я забыл?

– Да можно не праздновать, я только…

– А я не забыл, – он достает из нагрудного кармана сложенный конверт. – С днем рождения, милая.

– Ого, пап, спасибо!

В конверте подарочный сертификат «Роуз-Сити: одинокие сердца: два месяца онлайн-подписки и три блиц-свидания “Одинокие орегонцы за сорок”».

– Ладно, – она делает большой глоток кофе.

– Необычный подарок, я понимаю, но вдруг да пригодится?