Красные камзолы

Команду Ефим сформировал немножко странную. Мой шестак в полном составе, с которым мы вот уже полгода практически неразлучны, и три пары более опытных солдат, куда вошли все три капрала тех капральств, что были расквартированы в нашей деревне: Ефим с кожевенником из Кексгольма, капрал Смирнов с солдатом своего капральства – пожившим мужиком лет под сорок, и третий капрал из нашей деревни – Максим Годарев. Из дворян, между прочим. У него под Кексгольмом целая деревня во владении, почти двадцать душ народу. Что характерно, все мужики из его деревни – охотники-промысловики. При барине-ландмилиционере у них промысел шел, наверное, особенно хорошо. Интересно, а кто же у него тогда на земле работал, если все его крепостные были охотниками? Вроде ж крепостной должен быть к земле прикреплен… Впрочем, то не мое дело.

Так вот и порешили. Я иду шестаком по самому большаку, а пары во главе с капралами, бывшими ландмилиционерами, идут краями да перелесками, подходя с расспросами к каждой стоянке и костерку, что стихийно образовались вдоль тракта. Опыт подобных дел у них есть, что да как спрашивать они знают по своему приграничному прошлому. Затем собираемся у приметного верстового столба, что неподалеку от круглого озера, устраиваем совещание, после чего вновь разбегаемся. И так до самых предместий Риги, чуть больше десяти верст. Достаточно простенький план. Вот только что-то мне подсказывает, что наши капралы специально придумали себе повод не идти сквозь чужой полк, а обойти его краешком. Впрочем, нам выбора особо никто не предоставил. Сказали идти прямиком – мы и идем.

Тракт здесь еще называют прямоезжей дорогой. Она отличается от просто дороги тем, что с помощью просек и засыпания мелких овражков ее попробовали сделать максимально прямой. Хотя получился далеко не автобан. Да и подушки из щебня и гравия здесь еще не делали. К примеру, первый раз словосочетание «прямоезжая дорога» я услышал аккурат на повороте. Но это еще весной, когда мы из Луги шли. Сейчас же Рижский тракт выглядел совсем плачевно. Грунтовка была разбита до состояния грязи усилиями многих полков, прошедших здесь за последние недели. Потому возницы все время пытались найти место получше, чтобы катиться не по замешенной грязи, а хотя бы по связанному дерном грунту. В итоге все пространство, не занятое лесом, было раскатано до состояния «добыча глины карьерным способом». Так и шла дорога – то в местах просек сужалась, то, выбиваясь на опушке, расширялась до сотен метров. Прокатив телеги по более-менее целому грунту – если повезло и не попал в скрытую травой яму, – возницы снова собирались в пробку у очередной узкой просеки. В итоге средняя скорость движения телег с учетом всех остановок была хорошо если километр в час. Потому солдаты, сопровождающие свое добро и подталкивающие телеги, успевали меняться, отходя по очереди на отдых. Не менялись только злые возницы да чахлые лошадки, запряженные в телеги.

И не только лошадки, кстати. Через пару верст мы нагнали артиллерийскую команду, где пушки тащили в упряжке монструозного размера быки. Ну то есть волы. Холощеного быка так называют – вол. Здесь принято четко различать, кто нормальный, а кто холощеный. Для местных это важно – жеребец это или мерин, хряк или боров, бык или вол. Так что – волы. Серьезные такие звери. Крупные, мощные, с огромными рогами. И запряжены попарно в каждый артиллерийский передок. Это пушкари свои специальные двухколесные тележки для буксировки пушек так называют – передок. Ну так-то и обоз у них не как у людей называется – обоз, а пафосно, по-заграничному, – фурштадт. Пижоны эти пушкари, одним словом. Ребята говорят, что больше чем пушкари выпендриваются только матросы. У тех так непонятных словечек вообще до черта. «Даже больше, чем у тебя, Жора». Ну не знаю, с матросами не сталкивался еще.

Волы – они вообще-то послушные. Скажут идти – идут. И мощи у них хватает. Даже если телега за что-нибудь цепляется колесами – ну там за грязевой отвал по краю колеи или за камень – волам по фигу. Прут себе и прут всей своей бычьей мощью. Прямо на наших глазах у очередной просеки волы потянули упряжь с поля на дорогу, колеса пушки набрали грязи и перестали крутиться, сцепка пушки с передком завиляла из стороны в сторону. А волы знай себе тащат по грязи всю эту колесно-грязевую сцепку, будто сани.

– Стой! Да стой же ты!

То ли возница забыл, где у этих монстров кнопка «выкл», то ли еще что, но они продолжали тянуть, упрямо мотая головами. Передок подпрыгнул на пересекаемой поперек колее, встал боком и юзом потащился по грязи. Затем накренился, что-то громко треснуло, и этот самый артиллерийский передок медленно завалился набок. А пара волов спокойно шла дальше, волоча за собой отломанное тележное дышло.

Раздался многоголосый гвалт, среди ругани пушкарей у телеги мое ухо уловило знакомое словечко:

– Merde!

От заднего колеса отошел голый по пояс мужик с выражением полного отчаянья на лице и закрутил головой, оглядываясь. Потом он посмотрел в нашу сторону и крикнул: