— Жора, Христом Богом тебя молю, не посылай в нестроевые! — сказал он мне наутро после тех событий.
Так-то я подумывал не о том, чтобы в нестроевые списать, а о том, чтобы пропустить его через строй. Написать Нироннену все честь по чести, на бумаге да с подписью… Правда, тогда влетело бы не только ему. И ко мне были бы вопросы — где я шлялся, мол. И к Ефиму, как к начальнику караула, который людей инструктировал, проверял и расставлял.
У Семена Петровича мушкет был вообще не заряжен. Я когда осмотрел его — ахнул. Снаружи-то все красивое, начищенное, блестит. А винт, на котором полка двигается — заржавел напрочь. И ствол грязный, и затравочное отверстие ржой заросло. Такое ощущение, будто этот мушкет не то что не чистили, а будто с него и вовсе не стреляли много лет. Вот мне еще одна наука на будущее. То, что солдат старый и опытный, тридцать лет в строю — это совсем не значит, что его не надо проверять и инструктировать.
И вот стоит он передо мной, немолодой уже мужик, и виноватится как школьник перед учителем.
— Не отдавай, Жора! Я отслужу. В капральстве не только стрелки нужны, еще много всякого дела есть. И я делаю, Жора! Лучше всех в полку делаю, вот те крест! — и перекрестился. Смешно так, неуклюже, двумя пальцами. Будто старческий артрит не дает ему нормально пальцы в щепоть собрать.
Может, у него какая-то беда с большим пальцем правой руки? Травма какая или еще что. Так-то я не помню, чтобы Семен Петрович при мне из мушкета стрелял. Он ведь постоянно как наставник, всем все объясняет, поправляет, подсказывает. Когда самому-то стрелять? Хотя плотницким ножом работает нормально. Резьба по дереву-то у него ловко выходит, такие узоры по дереву создает — залюбуешься.
А еще за него вступился ундер-офицер Фомин. Отозвал меня в сторонку вскоре после того как мое капральство сменилось с очередного караула и тихо так, вполголоса начал:
— То, что ты солдат гоняешь — это правильно. Солдат службу знать должен, и капрал за то главный ответственный. Только вот как я посмотрю — ты после ночного происшествия самого виноватого ищешь.
— Не бывает происшествия без виноватых, Александр Степанович.
— Понятное дело что не бывает. А когда беда уже случилась — тогда виноватого найти совсем просто. Это ты верно заметил. Если есть беда — есть и виновный, куда ж без него!
— Ну ведь он и есть виновный. Халатность, пренебрежение к оружию и к обязанностям караульного. Сегодня такое спущу одному — назавтра всех пороть придется.
— Перед тем как судить — прими во внимание обстоятельства, Жора. Видишь ли… на его месте мог оказаться любой. Даже я, — сказал Фомин и пристально посмотрел мне в глаза, — Ты в полку второй год, не привык еще. А я тебе так скажу. Последний раз в карауле какое-либо происшествие случалось у нас… дай бог памяти… да уже десять лет тому минуло. И вот так получается, что год за годом, добрый десяток лет в караул заступали просто для красоты. Постоять истуканом, посверкать начищенными пуговицами и чтобы офицер мог мимохожей барышне похвастаться — вот, мол, мои орлы. А то, что караульный стрелять должен если вдруг… Да когда оно такое было, чтобы стрелять? Тем более что мы еще на своей земле, ни пруссаков, ни каких-нибудь башкир восставших даже близко нет.
— Но Степан же стрелял.
— Стрелял. И Алешка стрелял. И другие молодые, что вместе с тобой в полк пришли — все были к стрельбе готовы. А те, кто старше и опытней, кто в караулах годы жизни провел — у них уже все по накатанной колее идет. Вот потому все и случилось.
— Вы сейчас серьезно, Александр Степанович? С незаряженным ружьем да в караул — это не из ряда вон выходящее, а обыденное дело? По накатанной?
Фомин отвернулся.
— Порох да пуля — они, знаешь ли, денег стоят. Каждый раз патрон рвать, в караул заступая — это сколько ты в неделю их изведешь? А в месяц?
Пожимаю плечами.
— Так оно не мое. Казенное. Для того и отпущено, чтобы я не крохоборствовал, а делал что должно и что в артикуле записано. Не, если бы мне сказали, что вот, мол, с порохом беда, экономь… Ну так я бы тогда патрон на баталию сэкономил, а в караул ружье с натруски заряжал бы. Или вон, озадачил бы того же Семена Петровича, пусть бы смастерил пару берендеек специально для караульных. Простите, Александр Степанович, это не оправдание.
Фомин вздохнул и принялся чистить докуренную трубку.
— Сейчас у нас со снабжением все хорошо, спасибо нашему квартирмейстеру, Генриху Филипповичу. И прошлое лето хорошо было, а во Пскове перезимовали так вообще отлично. А еще год назад, когда мы на границе со свеями стояли… знаешь, сколько раз молодой рекрут стрелял?
Я прикидываю в уме.
— Ну, мы прошлым летом в тех деревнях на Двине по полста патрон отстреляли. Но это за все лето. Так, если грубо подсчитать — то по пять штук в неделю выходит. А в мирное время — ну, наверное, половину от того.