Красные камзолы II

В тесных сенях почувствовал плечи товарищей по бокам, сплошным потоком вваливаемся в распахнутую настежь внутренню дверь, в нос бьет запах сгоревшего пороха, тяжелого дыма сырых дров, грязных тряпок и немытых тел.

— А-а-а! — загалдели вломившиеся в просторную залу солдаты.

— А-а-а! — заорали в ответ неясные тени, столпившиеся внутри.

Кричу:

— Бука, свет!

Белкин поднял повыше факел и прижался к стене справа от входа, влево симметрично нырнул Степан. Мимо меня взбесившейся шавкой метнулся Сашка и сходу прыгнул на одного из местных.

— А-а-а!

Я крутанулся посередине комнаты, пытаясь найти себе соперника. Справа широкими замахами валил людей Ефим, слева — Смирнов. А по центру Нелидов прижал к противоположной стене толпу неопрятно одетых заросших мужиков и крушил.

Именно крушил. Сшибал затянутыми в перчатки кулаками одного за одним, играючи уворачиваясь от кистеней и палок, или укрываясь от атак очередным нокаутированным разбойником. Да уж, у капитана удар поставлен даже лучше чем у Ефима. На каждого из оборванцев Нелидов тратил ровно по одному удару. И этого хватало. А говорили что столичные гвардейцы — бездельники и пропойцы… Хотя, может быть там, в столичных кабаках и появилось такое мастерство драк в замкнутом помещении?

Меньше чем через минуту все было кончено. Грязная солома на полу тлела от опрокинутых масляных светильников, густо чадила плохо сложенная печка, воняли какие-то тряпки, тлеющие рядом с лежащим на полу факелом.

Среди побитых мужиков деловито сновал Архип и шарил руками по телам, то и дело бросая к опрокинутому столу в центре комнаты найденное оружие. Каменные гирьки на ремнях или веревках, деревянные колья с подкопченым острием, короткие ножи…

Рядом со мной стоял Семен Петрович и деловито подсчитывал вполголоса:

— Заноза — один. Ефим — два. Смирнов — два. Господин капитан — восемь. Моща!

С гулким топотом вдоль стен выстраивались солдаты. Скоро здесь будет очень душно.

Капитан тем временем поднял за шею одного из мужичков, прижал к стене и бешено прошипел ему в лицо:

— Кто? Отвечай, мразота! Кто? — и разок пристукнул затылком об стену так, что посыпалась закопченая побелка.

— Си…Симон! — прохрипел мужичок, выплевывая кровь на всклокоченную бородку.

Нелидов разжал руку и мужичок сполз по стене. Повернулся к опрокинутым оборванцам.

— Кто здесь Симон! Встать!

От такого властного рыка и мертвый бы встал. Шевеление, и из груды тел, пошатываясь, поднялся один.

— Капрал! — крикнул Нелидов.

Так-то капралов в комнате несколько, но я вдруг понял, что обращаются ко мне.

Подхожу ближе.

— Вот этот нашего солдата убил. Что делать будем с душегубом? — повернул ко мне голову Нелидов.

В глазах его плясало бешенство. Или это багровые отсветы факелов и занимающегося в сарае пожара?

— Повесить! — отвечаю севшим голосом.

— Неверно. Повесить — это казнь. А наша всемилостивешйая матушка-императрица запретила людишек смертию казнить. Так что будем делать?

И хищно оглядел собравшихся в комнате солдат.

— На каторгу? — разочарованно проятнул кто-то.

— Верно! Именно на каторгу душегуба.

Нелидов левой рукой схватил за волосы поднявшегося Симона, развернул спиной к себе и потянул на себя. Тот выгнулся дугой и захрипел.

Я даже не успел заметить, когда в правой руке капитана появился нож и как он успел ударить этим ножом под ребра, прямо в печень.

Пальцы Нелидова разжались и Симон безжизненной куклой рухнул на пол. Капитан повернулся к тому мужику, которого хватал за шею и указал на него окровавленным ножом:

— Вот он, душегуб! Взять его!

Ефим и Ерема технично заломали руки оборванцу.

— Да что ж такое делается! — начал было вопить тот, но тут же получил удар под дых и поперхнулся.

— Тут ведь разговор простой, мил человек — дыхнул ему в лицо капитан, — или ты на каторгу едешь, или мои солдаты прибыли на пожар слишком поздно.

Мужик опустил голову и проронил:

— Грешен. Из корысти сгубил друга своего. Моя вина.

— Вот так-то. Говорят, мои орлы одного вашего подстрелили. Где он?

— Там, у печки, за занавесочкой — мотнул головой мужик.

— Тащите этого в городскую тюрьму. И того, подстреленного — тоже. Пусть там дохнет, — Капитан развернулся и пошел сквозь дым к выходу, бросив напоследок — Потушите здесь все. А то еще угорят почем зря людишки.

— А где она тут, городская тюрьма-то? — послышался чей-то неуверенный шепот.

Но то уже не моя печаль. Я подхватываю с земляного пола какую-то грязную тряпку и командую:

— Пожар!

Через пару минут где тряпками, армяками и суконными куртками, а где и башмаками солдаты сбили занимающееся пламя. Сашка поставил перевернутый в суматохе стол обратно на ножки, выдвинул его в центр барака и издевательски провозгласил:

— Извиняйте за непорядок, люди добрые. Мы с дороги усталые, потому неуклюжие.

Архип тем временем завернул в холстину все собранное с оборванцев оружие и деловито поволок к выходу.

— Возвращаемся!

Нестройная толпа солдат вывалились на улицу, жадно хватая вдыхая свежий морозный воздух и потопала к гостиному двору, шумно обсуждая произошедшее.

Ко мне сбоку тихо подошел Архип.