В 1901 году сотник Филипп Миронов увольняется в запас. В апреле 1903 года казаки старинной донской станицы Распопинской с полным доверием избирают его своим станичным атаманом. То есть в 30 лет он имел большой личный авторитет у земляков.
Когда началась Русско-японская война, сотник Миронов трижды подавал рапорт о своем желании повоевать в Маньчжурии, но всякий раз станичный атаман получал отказ. Только в июне 1904 года ему удалось попасть добровольцем на ту далекую от тихого Дона войну. Он назначается командиром полусотни льготного 26-го Донского казачьего полка 4-й Донской казачьей дивизии.
Воевал с японцами Филипп Кузьмич Миронов, ставший сотником, выше всяких похвал. Всего за 10 (!) месяцев участия в боевых действиях он удостоился на той неудачной для Российской империи войне четырех боевых орденов: Святого Владимира 4-й степени, Святой Анны 3-й и 4-й степеней и Святого Станислава 4-й степени. И что более важно на будущее – получил славу лихого командира казачьей конницы.
Но уже тогда, в Маньчжурии, Миронов стал показывать свой характер правдоискателя, борца с несправедливостью, за что и был «люб» в родной станице Распопинской. В своем выступлении на суде над ним он сказал и такие слова:
«…Когда была объявлена японская война, я был мобилизован. Там я увидел только произвол и бесчинства со стороны командующего состава. И когда начальник четвертой казачьей дивизии генерал Телешов был посажен в арестантское отделение за бесчинства, которые им были совершены, я публично сказал командиру полка, что так и нужно поступать с начальником. Ибо невозможно дальше терпеть тех безобразий, которые совершались в нашей армии.
За это я был отправлен в госпиталь для нервно-больных…»
…В июне 1906 года подъесаул Филипп Миронов вернулся в станицу Усть-Медведицкую. Там он стал одним из инициаторов казачьего наказа в Государственную думу. Речь шла об освобождении казаков 2-й и 3-й очереди от несения полицейской службы во время революционных и аграрных беспорядков.
С этим наказом от донских казаков Миронов ездил в Санкт-Петербург. За этот поступок он оказался в опале у войсковых властей. Его больше не избирали станичным атаманом, и до самого начала Первой мировой войны он занимался хозяйством на своем земельном участке.
В начале августа 1914 года подъесаул Филипп Миронов с его богатым маньчжурским опытом назначается командиром разведывательной сотни 30-го Донского казачьего полка. Воевал он опять выше всяких похвал, как на войне Японской. В середине 1916 года войсковой старшина Миронов становится помощником командира 32-го Донского казачьего полка.
О казачьей доблести будущего красного командарма 2-й конной армии в Первой мировой войне свидетельствуют его новые боевые награды. Это были ордена Святого Владимира 3-й степени, Святого Станислава 2-й и 3-й степеней, Святой Анны 2-й степени. И самая главная для него награда – Георгиевское оружие с надписью «За храбрость».
После февраля 1917 года войскового старшину (подполковника) Филиппа Кузьмича Миронова избирают командиром 32-го Донского казачьего полка. С ним он в январе 1918 года прибыл с фронта на Дон и принял самое деятельное участие в установлении советской власти на Верхнем Дону, откуда был родом.
Как показали события начала 1918 года, власть войскового атамана А.М. Каледина, а затем П.Н. Краснова на Верхнем Дону оказалась слаба. Не случайно один из казачьих белоэмигрантов генерал-майор И.А. Поляков писал в мемуарах о том, что отсутствие реальной силы у Донского правительства способствовало «развитию преступной деятельности изменников казачества – Голубовым, Подтелковым, Мироновым, Лагутиным и другим…»
Летом 1918 года на Верхнем Дону Гражданская война шла с большим размахом, втягивая в себя все больше и больше участников. Тот же генерал-майор Поляков, бывший тогда начальником штаба белоказачьей Донской армии, писал о том, как там разворачивались события, связанные с именем Ф.К. Миронова:
«…Противник предпринял наступление на широком фронте на севере и северо-востоке области, в Хоперском и Усть-Медведицком округах, в расчете еще раз попытать счастье сыграть на неустойчивости станичников этих районов. И, надо признать, что большевистские главковерхи были правы, особенно в отношении Усть-Медведицкого округа. Этот округ предпочитал выжидать, в то время когда в других округах лилась казачья кровь на защиту родного края.