Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Красавица мелькнувшая тревожит
И жизнь спустя… Такую красоту
Завоевать случается, быть может,
Да только не удержишь на лету.

Но пируэт запомнишь стрекозиный,

Потом отлёт… Когда-нибудь пойму,
Что красота, как говорят грузины,
Принадлежать не может одному.

«Улицы эти – подъёмы и спуски…»

Улицы эти – подъёмы и спуски,
В тучах луна,
В этих дворах разговор не по-русски,
Запах вина.

Хоры, танцоры, горластые дети,

В дымке холмы.
Припоминанье о пламенном лете
В буднях зимы.

Бедность и бред старика-живописца,

Прелесть швеи,
Праведник, с властью решивший погрызться,
Ветра струи.

Скука сатрапа, блаженство гуляки,

Споры, пиры
И ожиданье подруги во мраке
После игры.

Гул декламации в недрах подвала,

Эти года
Жизни в легенде… Как это пропало?
Скрылось куда?

«Снится клёкот в тех теснинах…»

Снится клёкот в тех теснинах,
Где когда-то в гору шёл,
Где над мглой руин старинных
Бодрый носится орёл.

Башен рушащихся – выше,

На поток бросая тень,
Над скалой, где в тесной нише
Замер розовый олень.

Над молчанием суровым

Громоздящихся высот,
Над твоим имперским словом,
Что теченьем унесёт.

«Уж не взойти на перевал…»

Уж не взойти на перевал
И не увидеть с крутизны
Мир, где когда-то побывал,
Куда порой уносят сны.

Внизу одно селенье есть,

Чей камень вихрями продут.
Там кровную лелеют месть
И кровника полвека ждут.

Там он кому-то в грудь вонзил

Неистовую сталь свою,
И осыпается кизил,
Роняя красную струю.

«Поездки в октябре к долинам…»

Поездки в октябре к долинам,
Где толпы топчут виноград
И переполнен духом винным,
И долог хоров звукоряд.

Так, созревая в общем гаме,

Растёт гармония, она
Босыми создана ногами,
От Диониса рождена.

И неизбывен воздух пьяный

В том заколдованном краю,
Где я бродил, торгуя праной.
Теперь остаток отдаю.

«Покуда шла торговля праной…»

Покуда шла торговля праной,
Легко усваивались там
От яств и зрелищ привкус пряный,
И воли не было мечтам.

Ведь приняли тебя всецело

И угощали так тепло,
Но превращалось то и дело
Твоё искусство в ремесло.

И старый лагерник, встречая

Тебя подобьем чифиря,
Той незабвенной чашкой чая,
Гневился, стало быть, не зря.

Лишь он испытывал досаду

И всё же верил, зоркий страж,
Что сочинишь ты «Илиаду»,
Под вечер «Сумерки»[24] создашь.

Март-апрель

Вновь вино в грузинской грузной бочке
Забурлило пенною волной
Оттого, что новые росточки
Показались на лозе родной.

Старенькое деревце лимона,

Что зимой томилось взаперти,
Несколько помедлив церемонно,
Всё-таки решилось зацвести.

Лоза