Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

А ведь настолько невзлюбил собратьев,
Уж так их презирал, что напоказ,
Давно брезгливость прежнюю утратив,
Мог выпивать с расстрельщиком не раз.

Потом с усмешкой слышал разговоры.

Грустил об Ольге и не прятал слёз.
В ломбард однажды после пьяной ссоры
Пиджак с высоким орденом отнёс.

Всё снился голос предрассветно-ломкий,

И в двери стук, и револьверный ствол.
Он всё собрал и, завязав тесёмки,
Две пухлых папки положил на стол.

В одной – «Стихи», в другой – «Стихи для этих»;

По толщине одна другой равна.
И знал, что будет жить в тысячелетьях,
В них вывалился, прыгнул из окна.

Ираклий [21]

В мой сон через метель утрат
И декорации спектаклей
Пришёл поэт-лауреат,
Герой труда и друг Ираклий.

Ну, да, при нём я не тужил

В безумстве жизни, шедшей кругом,
И переводчиком служил,
И был советчиком и другом.

Он едок был и так угрюм,

Но широка была натура,
Любил я этот хищный ум,
Меня угадывавший хмуро.

Вот входит через много лет,

Такой суровый и бывалый.
Ещё с лица не стёрся след
Времён террора и опалы.

И вспыхнули в душе моей

Года его карьеры ранней —
И разрушение церквей
И неуклонность покаяний…

И в сердце – юный непокой,

Как будто жизнь ещё в начале,
И долгий разговор такой
С тем, кто на звездной Ортачале[22].

«Привык я пить вино…»

Привык я пить вино,
Внимая их рассказам.
От бывшего давно
Ум заходил за разум.

Бурлили в той дали

Пиры всё изобильней,
А судьбы протекли,
Как виноград в давильне.

За семинарский бред

И матери побои
Им всем держать ответ
Пришлось перед тобою.

И уточнялся счёт,

Как схимника минея,
А время всё течёт
И всё поёт, пьянея.

Всё заплатил сполна

Тот город под горою,
И полная луна
Стояла над Курою.

«Там были души женские поглубже…»

Там были души женские поглубже,
Они гостей прочитывали тут же
И знали, кто и для чего пришёл.
Покуда муж звал за накрытый стол
И в тостах изощрялся балагуря,
Ломилась в дом невидимая буря.
Глаза спешили (хоть чужому – пусть!)
Свою тревогу высказать и грусть,
Не выразив ни тени своеволья…
И длился разговор среди застолья
С хозяином – горячий и живой,
И молчаливо-искренний – с женой.

Местный колорит

Цветы, верёвки бельевые,
Детей крикливая игра
И связки перца огневые,
Всё это – в тесноте двора.

Судьба, лишившая простора,

В кругу соседского тепла
Завмага, опера и вора,
И живописца собрала.

Обед. Несут вино, закуску

На общий стол со всех сторон…
А там девчонка гладит блузку,
И солнцем высвечен балкон.

И к ней-то, нежной и воздушной,

Летит над смесью голосов,
Над перебранкой добродушной,
Влюблённого призывный зов.

И вот сбегает по ступеням

Она, желанна и легка,
Овеянная нетерпеньем
Автомобильного гудка.

Звиад