Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Тут разъярённая Алиенора,
Проникшая в покои Розамунды,
Разлучницу зарезала. Арест.
Поэзии начало куртуазной
И рыцарства разгул. Отважный принц,
Сынок Прекрасной Дамы трубадуров,
С обидой в сердце львином мстит отцу.
И вот уже он – молодой король
В бессмыслице крестового похода.
Прибрежье Яффы, смертный зной, хамсин,
Чума, недостижимый Гроб Господень,
Любезность Саладина, пораженье,
Австрийская темница и побег.

Вот скачет он по Австрии зелёной

И в гулкий рог на радостях трубит.
И до Кавказа долетает эхо,
В ущелье застревает навсегда.

… Я был в горах и жил среди хевсуров,

Внимал их речи грубо-церемонной,
Пил рыжий эль, напиток Робин Гуда,
И в руки брал тяжелый франкский меч.

«В анкете этой вывел я сперва…»

В анкете этой вывел я сперва
Однообразно-скучные слова.
Да, «не был» и «не состоял» – их много.
Но сердце жаром обожгла тревога.
Я, возвратившись к отчеству, продрог.
О, нет, отцу я изменить не мог…
Припомнив сына, грустен и тяжел,
Тут кадровик вздохнул и глянул строго.
Я длинным коридором прочь пошёл,
И мне открылась дальняя дорога
В одну страну, где шутят и поют,
И дарят дружбу и дают приют,
Пьют чёрное вино из голубого рога.

Воды Лагидзе [16]

Явился опыт в хаосе террора.
Когда большевики вошли в Тифлис,
Работали расчётливо и споро.
Закат был грозен и лилово-сиз.

В семнадцатом они, конечно, сдуру

Сожгли бы всё, что чуждо и старо,
И сокрушили всю аппаратуру,
Но уцелело дивное ситро.

Простой народ с элитой сроднила

Его струя в отливах золотых.
Детей и взрослых, тружеников тыла
И стихотворцев пришлых и своих.

Пойдём к Лагидзе, к сладостным сиропам!

Кахури красный, сродственник вина,
В Кахетию ведёт по горным тропам…
Вот шоколадный, им душа полна!

Вот сливочный – упиться так легко им,

Чтоб возвратиться в глубину времён!
Иль веющий забвеньем и покоем
Ты выбрал мяты изумрудный сон?

Лермонтов в Тифлисе

Входил он в кузницу Геворга
И запылившийся кинжал
Выхватывал, не скрыв восторга,
И горцев мысленно сражал.

Влюбившись в статную грузинку,

Гулял перед её крыльцом,
Всегда готовый к поединку
С ревнивым мужем и отцом.

Многобалконный дивный берег

Запечатлел на полотне.
Малоприметный офицерик,
Пресыщен раем был вполне.

При тостах в духе местных правил

Отъехав чуть навеселе,
Своё присутствие оставил
В лиловой предвечерней мгле.

Джвари [17]

Когда бы я построил Джвари, —
Хвалу вознёсший небесам,
Горя в беспламенном пожаре,
Я стал бы этим храмом сам.

Труды такие безымянны…

Я видел бы из века в век
Походы, свадьбы, караваны
И наблюдал слиянье рек.

И звуки зыбкие Псалтири

Входили бы и в тот подвал,
Где временами юный Мцыри,
Во мне проснувшись, восставал.