Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Будь уверен в одном: как при кесарях, как при эмире,
При царице Тамаре, при Берии, ночью и днём
Всё рождается хлеб и колеблется пламя в тандыре.
Вот вернёмся туда, этот воздух горячий вдохнём!

Перебои с мукой и один перерыв с перестрелкой…

Но остался собой этот город по воле судеб.
Чьи-то жизни сожгли, избавляясь от ветоши мелкой,
И опять горячи и вечерний и утренний хлеб.

«В той сакле пищу я отведал робко…»

В той сакле пищу я отведал робко
Ох, до конца не ведая, что ем…
Была из мяса белого похлёбка.
В одной же из прославленных поэм
О прозорливом горце говорится —
Он, случаем вкусив отвар из змей,
Постиг, что птица напевает птице,
Что волк волчице сообщил своей.
Я и теперь во власти этой тяги.
Как будто слышу вновь издалека
О чём с горами говорят овраги
И что бормочет бурная река.

«Все времена сверх всяких вероятий…»

Все времена сверх всяких вероятий
Слились в одно, и, всматриваясь в мрак,
Однажды ночь провёл я на кровати,
Где Бабель до меня и Пастернак.

Какие гости знали этот город!

И я за ними плёлся по пятам.
Так день горячий был тягуч и долог,
Так быстро годы пролетали там!

Здесь очередь была за гонораром,

Тут Заболоцкий рылся в словаре
И в тот же дом по закоулкам старым
Есенин шёл из хашной на заре.

Тициан Табидзе

Дивуясь каждому соцветию,
Идти весной в страну кистин,
В Сванетию, иль в Хевсуретию,
В край заповедных палестин.

Там луговины изобильные

И синие от генциан,
И воды малые, но сильные,
И твой вожатый – Тициан.

Не тот, прельщенный догарессами,

Не веницейский Апеллес,
Искусник с нежными навесами
Адриатических небес.

А здешний, слившийся с пейзажами,

И на воздушном корабле
Вот в это небо взятый заживо,
Когда пытали на земле.

Руины

На глыбе с прицепившемся вараном
Я постоял, вдыхая влажный зной.
Вот на закате огненно-багряном
Завыли волки в стороне лесной.

Мы шли, змеи дремавшей не тревожа,

Что древнее надгробье оплела.
Она была мощна и светлокожа,
И, может быть, от старости бела.

Она спала, не выпуская жало,

Но тут сама История племён
Уже давно не нам принадлежала,
Всё больше, больше погружалась в сон.

Мелек Рик [15]