Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Предание

Этот пьяный поэт, обезумев под полной луной,
Вспоминая жену, уведённую в сумрак ночной
И лишённую там переписки,
В чьи-то двери ломился, и, счастливы тем, что забрёл,
Пробуждались жильцы, накрывали почтительно стол
И внимали стихам… Это так по-тбилисски.

Иногда он спускался в любимый ворами подвал.

Там порой и расстрельщик усталый бывал.
Тут поэт, лишь на миг прерывая дыханье,
Подходил, тщетно силясь понять, что почём,
И у всех на виду улыбался и пил с палачом.
… В этом памятном мне, грязноватом, бессмертном духане.

«Жар спадал, холмы и дали…»

Жар спадал, холмы и дали
Заволакивала мгла.
Где же ты, о, генацвале?..
Время лучшее едва ли
Было в жизни, что прошла.

Там сгорала ночь в подвале

И сжигали жизнь дотла,
Пораженья и печали
Забывали у стола.

И приезжих привечали

Всплеском жгучего тепла.
В этом городе не знали,
Что Россия умерла.

«Певец был славный Урия…»

И.А.

Певец был славный Урия,
Подряд десятилетия
Ему внимали Гурия,
Рача и Имеретия[18]

.

Он пел в застольях княжеских,

На сходках партъячеек,
Всё тешил пьяниц кряжистых,
Был радостью ночей их.

Он, кончив петь, с побаскою

Говаривал: «А я ведь
Вас, христиане, с пасхою,
Сюда пришёл поздравить!»

И, оглянувшись у дверей,

Гласил он: «Сын Менаше – я!
Да, вот я, Урия-еврей,
Теперь спешу в Кулаши[19] я!»

«Весь чин старогрузинского уклада…»

Весь чин старогрузинского уклада,
Ночь, красноречье, жар вина и чада,
Рог буйвола в чернёном серебре
И позже отрезвляющие звуки —
Мацонщика призывы, вздох дудуки
И голоса прохожих на заре;
Пекарни дух и песенки, и гаммы,
Базар, Майдан, всех верований храмы,
Глушь переулков и наклонный путь,
И памятник, сносимый с пьедестала,
И ту любовь, что ненавистью стала,
Не позабудь!

«Истерзанное женскою изменой…»

Истерзанное женскою изменой
И частым пьянством до потери сил —
С улыбкою и мукой неприменной —
Больное сердце он в груди носил.

Тогда я был не чуток и не зорок.

По чьей-то просьбе мы автомобиль
Закатывали с гиком на пригорок.
Он задыхался. Оседала пыль…

А, впрочем, и тюрьма его сгубила.

В культурно-воспитательную часть
С лесоповала зазывало било,
Поэзии добавилась напасть.

«Нелёгкую Господь послал судьбу…»

Нелёгкую Господь послал судьбу.
Из мёрзлой зоны выйдя хилым, квёлым,
Болезненным, красив он был в гробу,
И сумрак озарился ореолом.

Иль с теми так случается всегда,

Кого полюбят, несколько жалея?
Вот протянулись долгие года,
Но с ними этот облик лишь светлее.

С годами лишь роднее стали мы,

Теперь понятно странное дотоле
Прямое предпочтение тюрьмы
Столь неизбежной лживости на воле.

«Всё времени не различаем…»

А.Ц.