Красные моря под красными небесами

– Жестокое зрелище? Позвольте осведомиться, в сравнении с чем – с настоящей войной? С моровым поветрием? Вы в Каморре никогда не бывали? То, что там происходит, достойно служить истинным мерилом жестокости для здравомыслящего человека, господин Фервайт.

– Насколько мне известно, – сказал Локк, – даже в Каморре никому не позволено ради удовлетворения минутной прихоти прилюдно избивать старух… раздевать их догола, забрасывать камнями, волосы выдирать, обривать налысо, алхимическими зельями травить, клеймить, насильничать или еще какие надругательства измышлять… Знаете, так дети у беспомощных букашек крылья и лапки обрывают – для забавы.

– Господин Фервайт, их что, насильно сюда пригнали? Под угрозой смерти заставили тащиться по выжженной пустыне в Салон-Корбо? Пешком сюда добраться непросто.

– Ваша милость, но ведь им ничего другого не остается. Они сюда от отчаяния приходят – жить-то не на что! Фермы пустеют, торговцы разоряются… Разруха, нищета… Или с голоду помирать прикажете?

– Гм… Фермы пустеют, торговцы разоряются, корабли на дно идут, империи гибнут… – глубокомысленно изрек Генруза, наставив на Локка золотой набалдашник трости. – Все мы во власти богов, и жизнь наша богами ниспослана. Может, молиться надо чаще, истовее? Или жить скромнее, бережливее, с оглядкой на будущее? Тогда, глядишь, и не придется беднякам сюда приходить, щедротами графини Сальески пробавляться. А она в полном праве за свои щедрые дары плату требовать.

– За щедрые дары?

– Здесь у бедняков есть кров, еда и возможность денег заработать. А как получат они свой золотой, так и уходят, не жалуясь.

– Ваша милость, золотой солар достается одному человеку из восьмидесяти! Для счастливчика это, конечно же, целое состояние, он таких денег в жизни не заработает. А остальные семьдесят девять день за днем только надеждой и живут… А что скажете о тех, кто на арене гибнет – по нелепой случайности, по недосмотру демонов? Им-то что за радость от обещанного золота? Это же убийство!

– Смерть на арене – воля Азы Гийи. Не в нашей с вами власти, господин Фервайт, решать, кому жить, а кому смерть принять. Людям это неподвластно. – Брови Генрузы грозно сошлись у переносицы, на щеках вспыхнули пятна гневного румянца. – Да, за пределами Салон-Корбо подобное сочтут убийством. Однако же сюда приходят по своей воле, вот как мы с вами. Могут и не приходить…

– И умереть с голоду.

– Ах, полноте, господин Фервайт, я свет повидал и вам советую кругозор несколько расширить. Конечно, здесь есть и те, кому совсем худо, но большинство приходят ради денег, за легким заработком. Вот, взгляните, кто сейчас на арене – все молодые, здоровые…

– Ну а кто же еще нелегкий путь выдержит, ваша милость?

– Похоже, господин Фервайт, что от избытка чувств вы стали глухи к доводам рассудка. Странно… эмберленских златохватов я всегда полагал людьми черствыми.

– Может, мы мягкосердечием и не отличаемся, зато в безнравственности нас не обвинишь.

– Вы забываетесь, господин Фервайт. Беседу с вами я завел оттого, что мне ваше настроение любопытно… Впрочем, теперь понятно, откуда оно проистекает. Позвольте дать вам совет. Весьма вероятно, что климат Салон-Корбо нисколько не способствует укреплению вашего здоровья, а ваше недовольство не только неуместно, но и чревато всяческими неприятностями.

– Мое пребывание в Салон-Корбо подходит к концу, и задерживаться здесь я не намерен.

– Вот и славно. В таком случае не стоит затягивать и созерцание Потешных войн, господин Фервайт, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Видите ли, гвардейцы графини Сальески весьма трепетно относятся к исполнению своих обязанностей. В Салон-Корбо недовольных не терпят – ни на арене, ни среди зрителей.

«Ох, с каким удовольствием мы б его по миру пустили, голого и босого, – настойчиво шептал Локку внутренний голос. – Да так, что он бы свой последний ночной горшок в лавку ростовщика снес, лишь бы за долги горло не перерезали…»

– Прошу прощения, ваша милость, – пробормотал Локк. – Благодарю за благосклонный совет, он мне очень кстати. Не беспокойтесь, я больше никому не доставлю излишних хлопот.

8

Кресла были готовы к утру девятого дня пребывания Локка в Салон-Корбо.

– Превосходно, – вздохнул он, поглаживая лакированные подлокотники и мягкую кожу обивки. – Изумительная работа, как я и предполагал. А предложенные усовершенствования?

– Все в полном соответствии с вашими требованиями, господин Фервайт, – заверил Бомонден.

Лавриса стояла чуть поодаль; у стола, заваленного всевозможным столярным и плотницким инструментом, десятилетняя Парнелла сосредоточенно заваривала чай на переносной алхимической плитке, в непосредственной близости от склянок с остатками полировальных составов. Локк мысленно дал себе слово хорошенько принюхаться к любому предложенному напитку.

– Ваше мастерство непревзойденно, господин Бомонден.

– Нас вдохновили ваши… полновесные доводы, господин Фервайт, – ответил мебельщик.

– А я люблю делать всякие диковинки, – добавила Парнелла.