Красные озера

Изба стояла нараспашку, черная и просевшая сильнее прежнего. Крыша почти завалилась набок. Внутри было жутко грязно, повсюду валялись пустые бутылки и окурки, передавленные ногами в труху. Шалый с осоловелым взглядом глыбой топорщился из-за стола, его рябой товарищ примостился в углу на голый пол, прямо в кучу мусора рядом с самогонным аппаратом.

– Что, братец, пожить пустишь? – спросила Ирина с напускным весельем и водрузила чемодан на старую кушетку у стены. – Клопов, надеюсь, нет у вас?

– Ого, кто явился! – развязным тоном пропел Бориска, не обращая внимания на вопрос. – Ну, че завалилась?

Женщина молча выложила перед ним три сотенные купюры.

– Другой разговор! – Шалый от радости захихикал. – Пущу! Живи! Мамашка-то наша шибко правильная. Не пустила пропащую дочь, да?

– Почему вдруг пропащую? Так я, напрягать их с Машей не хочу, привыкли они без меня.

– Ты давай тут пургу не гони! Выпьешь с нами? – Бориска извлек из-под стола относительно чистый стакан и плеснул в него самогонки. – Нашей не траванешься! – тут он как бы провалился в пьяное онемение, но одернул себя и, неприятно сощурившись, закончил: – Вся деревня о тебе знает!

– Как? Почему?

– Да старуха эта, Колотова, растрепала. Слышала она вас.

– Вот карга! – злобно прошипела Ира. – Ведь дома сидит, никуда не выходит со смерти внучки. Когда успевает языком своим молоть!

– А, – протянул Шалый, махнул рукой и расплылся в сальной ухмылке. – И че там, в Городе? Скольких женихов принимала?

В углу расхохотался рябой, разбрызгивая слюни во все стороны.

– Мудак, – бросила Ирина в сторону брата, но села рядом и от тоски выпила.

Рябой тем временем встал на ноги, подошел ближе и заплетающимся языком, сжевывая окончания слов, заявил:

– Раз пришла, так и нас примешь теперь, да? – после чего принялся громко и отвратительно ржать.

– Слышь, мурло рябое! – прокричал Шалый. – Это сестра моя так-то!

– Да никакая это не сестра! Обычная лярва, используем по назначению и…

Бориска поднялся, вывалился вперед, чуть не опрокинув стол, и всем своим огромным весом навалился на собутыльника, так что оба они с грохотом рухнули на пол. Рябой простонал что-то невнятное. Бориска дважды ударил его кулаком в зубы, сплюнул и вернулся на свое место.

– Не обращай внимания, – сказал он Ирине. – Он че-то иногда стал себя главным мнить. Я же болел, а этот мне водку в харю лил и одеялом накрывал. Лечил, получается, – и, обращаясь к товарищу: – Эй, падаль, ты живой там?

Рябой вскочил, принялся дико, невидящим взором глядеть по сторонам. Лицо у него было в крови, так что Ира от испуга тихонько вскрикнула.

Мужчина вытерся и уселся с ней рядом. Из носа его все еще капала кровь – алые гроздья вырастали над растрескавшейся верхней губой и падали на стол, растекаясь липкой лужей. Он открыл рот и заговорил (зубы тоже были красные, между ними пенилась розоватая слюна):

– Ты не обижайся. Вообще-то ремесло у тебя не позорное. Я больше, чтоб брата твоего позлить.

– На хрена? – не понял Шалый.

– Раскис ты в последнее время. Нам этого не надо. Если летом с полем не получилось, это не значит, что.., – рябой вдруг осекся и густо покраснел.

– Ну ты и трепло, – сказал ему Бориска презрительно.

Ирина внимательно оглядела обоих, остановила непонимающий взгляд на брате и спросила:

– Что с полем не получилось? – затем в голове ее возникла страшная догадка, она нахмурилась, от волнения утеряла ненадолго способность говорить, а потом выдавила из ссохшегося горла: – А, так это вы… вы тогда урожай спалили, – и, прокашлявшись, перешла на крик: – Ну и сволочь же ты, Борис! Сестра ведь от истощения не смогла выздороветь! Это же ты виноват. Господи, да как тебя земля носит!

– Уймись, – грозно отрезал Шалый. – Не мы это.

– Мы хотели поле сжечь, – принялся объяснять его собутыльник. – Чтобы на рабочих спихнуть и на козла этого жирного… как его звать-то?

– Радлов, – подсказал Бориска, а лицо его невольно перекосилось от злобы.

– Вот. Только Фитиль, дурак пьяный, мозги все пропил и на общем собрании предложил огнем жучков вытравить. Ясное дело, если б после этого начался пожар – его бы схватили, а он бы спьяну нас заложил. Так что от поджога пришлось отказаться.

– Да, – подтвердил Шалый. – А этот бажбан все равно поджег. Ума-то нет.

– Получается, ты его и утопил? Ты, братец, явно в тюрьму захотел снова.

– Не я это, – кивнул в сторону рябого и пояснил: – Он. По моей просьбе. А если б мы его не грохнули, он бы при первом же случае рассказал, что его я надоумил пожар устроить.

– А табличка-то зачем?

– Табличка? – удивился Борис, потом вспомнил и самодовольно пояснил: – Ну, с табличкой я здорово придумал! Мы специально выцарапали «вредитель», чтоб местные в случае чего на нашей стороне были. Вроде как мы его за вредительство наказали. За общественное, то бишь, благо радеем!

– Придумал, может, и здорово, да перемудрил, – Ирина усмехнулась. – Если тебя не поймали, так табличка и не нужна. А если бы поймали – зачем тебе расположение местных, коли сам ты на севере лес валишь?

– У меня это… далеко идущие планы.