Красные пианисты

«Ваше предложение укрыться у англичан и работать оттуда совершенно неприемлемо. Вы и ваша организация в этом случае потеряли бы самостоятельность. Мы понимаем ваше тяжелое положение и пытаемся вам помочь. Привлекаем известного адвоката из США с хорошими связями в Швейцарии. Этот человек наверняка сможет помочь как вам, так и вашим людям, попавшим в беду. Немедленно сообщите, сможете ли вы продержаться или укрыться на два-три месяца».

Прочитав радиограмму, Шандор сказал Футу:

— Сообщи Центру, что я смогу продержаться. Квартира, где я собираюсь укрыться, по-моему, надежная. Тебе придется пока поработать одному. Запомни адреса Сиси и Пакбо. Свой новый адрес я сообщу тебе на днях.

— А как же Лена? — спросил Джим.

— Лена сейчас в клинике. Оттуда она переберется ко мне. Младшего сына отправим пока в пансионат под Женевой, а старший останется с бабушкой. Наша бабушка ведь тоже стреляный воробей, — ласково сказал Шандор. — Если почувствуешь непосредственную опасность, тоже уходи немедленно, — добавил Радо.

— Хорошо, Альберт. Только я полагаю, что прохожу у них по-прежнему по картотеке «Интеллидженс сервис»…

— Будь осмотрительным. — Шандор пожал руку Джиму, и они пошли в разные стороны.

8 ноября из Лозанны в Москву пошла радиограмма:

«Директору.

Альберт уверен, что его дом под наблюдением. Он успел перейти на нелегальное положение.

Связь со мной Альберт установит через Сиси.

Если я получу от него по телефону определенный сигнал, то пойду на конспиративную квартиру к Альберту.

Мария (жена Радо) легла на лечение в клинику, младший сын в пансионате, старший с бабушкой.

Эдуард и Мауд все еще под строгим арестом, но они ничего не выдают.

Джим».

Глава двадцать первая

Полковник Массон любил прохладу. Он родился в небольшом городке в Альпах, где никогда не бывало жары.

Ноябрь стоял слякотный, промозглый. Все помещения уже хорошо протапливали, только в кабинете Массона кафельный щит чуть теплился. В прохладе хорошо думалось.

Полковник сидел в расстегнутом френче за большим письменным столом. Этот стол достался ему в наследство от прежнего начальника швейцарской секретной службы. Его бывший хозяин теперь доживал мирно свои дни на пенсии. Массон недавно навещал его. «Папа́» выглядел совсем неплохо: Роже застал его в саду, где бывший шеф окучивал на зиму розы.

В свое время и он, Роже, и Мишель Пэрро пришли совсем молодыми на службу. Но уже тогда их шеф был убелен сединами. Роже уже не помнил, кто из них, он или Мишель, назвал шефа «Папа́». Но впредь между собой они его только так и называли.

Они прослужили под его началом еще почти пятнадцать лет. Одно время «Папа́» как бы отдавал предпочтение Пэрро. Но когда Пэрро, уже в чине подполковника, бросил семью и женился на женщине значительно моложе себя, «Папа́» к нему охладел. Нет, «Папа́» не был ханжой. Просто он считал, что работник секретной службы не должен быть рабом своих страстей. Когда настало время «Папа́» уходить на пенсию, он настоял, чтобы начальником секретной службы был назначен Роже Массон, а не Пэрро. И этого Массон не забыл, хотя с тех пор уже прошло немало лет. Он звонил старику, навещал и всегда старался чем-нибудь его порадовать; какой-нибудь пустяк, а «Папа́» все приятно. Ведь если человек больше от тебя не зависит, но помнит тебя, старается проявить внимание — это всегда приятно. И на этот раз Роже прихватил с собой коробку любимых сигар «Папа́», гаванских, которых давно уже не было в свободной продаже.

Закончив работу, «Папа́» с Роже вошел в дом. «Папа́» распорядился подать кофе. Экономка минут через десять вкатила в кабинет маленький столик на колесах, сервированный на две персоны.

— На сегодня все, Луиза. Можешь идти домой. Я справлюсь теперь один. Спасибо.

Выпив кофе и закурив сигару, «Папа́» спросил:

— Тебе нужен мой совет, Роже?

Действительно, Массон пришел посоветоваться.

— Я не знаю, что делать с Рёсслером, шеф, — честно признался Массон. — Как его уберечь?

— Нет ничего проще. Посади его в тюрьму…

Тогда слова бывшего шефа, начальника секретной службы, Роже воспринял как шутку. «Папа́» не был лишен чувства юмора. Но чем больше Массон думал над словами «Папа́», тем больше убеждался, что это было сказано вполне серьезно.