Красные плащи

Мидон же весело пировал в обществе Никерата. Платили пополам (в интересах дела Поликрат давал своему вольноотпущеннику небольшой процент от прибыли), не скупились, угощали вином всех посетителей, и портовая таверна шаталась от бурного веселья. Все вокруг — матросы, грузчики, мелкие торговцы, просто бездельники и портовые девки — уже знали, что уважаемый Мидон отправляет в Египет партию прекрасной лаконской стали и рассчитывает на немалую выгоду. Сейчас он восседал посреди окруживших его гуляк и рассказывал историю о делах таинственных и опасных; человек бывалый, он знал их великое множество.

— Говорю вам, — вещал взволнованный собственным рассказом купец, — что ламию от настоящей женщины можно отличить, лишь когда она нападёт, а тогда уже будет поздно! Вот послушайте. Когда-то постигал я искусство торговли под руководством моего старшего компаньона, человека рассудительного и умелого. Пытался он приучить к делам и своего сына, но тому больше нравилось порезвиться в обществе приятелей и весёлых красавиц. Однажды компаньон отправил Этеоника — так звали юношу — в Византию, снарядив для этого свой лучший корабль. Как-то раз этот юноша беззаботно веселился в кругу друзей, расхваливая прелести и искусство византийских гетер. Вдруг к Этеонику приблизилась женщина, похожая на служанку, и предложила ему встречу со своей госпожой — так, чтобы остальные не слышали. Тот не заставил себя долго упрашивать и поспешил вслед за женщиной.

Увидев мерцающие глаза госпожи, её густые тёмные искрящиеся волосы, стройное тело, он позабыл обо всём на свете. Самонадеянному молодому человеку и в голову не пришло, что могла быть ещё какая-либо причина, кроме его достоинств, чтобы вызвать интерес такой красавицы. Недолго длилась беседа. Вскоре Этеоник оказался на ложе очаровательной хозяйки и жадно утолял свою страсть. День между тем угас. В комнате стало темно. Этеоник, желая ещё насладиться красотой женщины, попросил её зажечь лампионы.

— Не зажигай! — услышал он вдруг голос, прежде такой нежный и ласковый, а теперь зловещий и повелительный. Но фитиль уже вспыхнул, и Этеоник увидел ту, что совсем недавно покорила его своей красотой. Но теперь не трепетные руки восхищения, а холодные, липкие лапы ужаса охватили его! Глаза горели злым зелёным огнём, ярко-красный рот ощерился острыми кривыми зубами, а волосы шевелились, как змеи на голове Медузы горгоны[75].

С леденящим душу хохотом ламия прыгнула на молодого человека. В ужасе тот отпрянул, и тварь, промахнувшись, полоснула его зубами по плечу. В беспамятстве ударил Этеоник чудовище зажатым в кулаке огнивом и бросился к двери. Она конечно же была заперта. В этот момент боги пришли на помощь несчастному и вдохнули в него силу. Он схватил ложе, на котором только что предавался любви, и придавил змеящиеся по полу руки. А его прыжку в окно позавидовали бы атлеты-олимпийцы! Не переводя дыхания, молодой купец примчался на постоялый двор. Велика была радость моего компаньона успехам сына, ставшего после этой поездки серьёзным и осмотрительным. Почтенный старец до конца своих дней так и не узнал истинной причины перемены в своём сыне, а потому часто изливал на меня поток благодарности, как вы понимаете, совершенно незаслуженной.

Закончив рассказ, купец взглянул на замерших слушателей.

Никерат сидел задумавшись, и судя по выражению лица, в его отуманенной винными парами голове зрела некая догадка.

— Ламия, Мидон, она ламия! — изрёк Никерат, воздев кверху палец.

— Кто?

— Тира! Так вот, она точно такая, как та, что покусилась на этого...

— Антифа! — сорвалось с губ тотчас же прикусившего язык купца.

— Нет, — Никерат мотнул головой, упрямо пытаясь что-то припомнить.

— Правильно, его звали Этеоник. Но расскажи, кто такая Тира? — поспешил отвлечь внимание собеседника от неосторожно названного имени Мидон.

— Хозяин привёз её три года назад из... из Фракии. Большие деньги заплатил за неё! Зачем, думаю, ему эта игрушка? Ведь хозяину женщины не нужны. Ему всё мальчиков подавай... Теперь, похоже, они тоже не нужны. Не интересуют больше. А эта... Если бы с хозяином спала, тогда понятно... А если нет — по какому праву, я спрашиваю, она распоряжается в доме?

— Распоряжается в доме Поликрата, сказал ты? — Мидон был явно заинтересован. — Значит ли это, что она ведёт домашнее хозяйство? Должно быть, женщина хорошо образованна, умеет играть на музыкальных инструментах, декламировать, танцевать, занимать гостей умной беседой?

— Это всё она умеет. Учёная.

— Вот видишь, значит, Тира — очень дорогая рабыня. Такими украшают богатые дома. А ведь каждый бережёт дорогие красивые вещи и всячески заботится о них. Я только не могу понять, почему тебе кажется, будто она ламия?

— Волосы у неё длинные, тёмные, и голубые искры вылетают из них в темноте... Глаза такие синие... Посмотрит иногда — спине холодно... И губы красные... Истинно ламия. Выпьет кровь, когда захочет.

II

Пелопид открыл глаза. Несколько секунд лежал спокойно, заставляя сон ослабить свои объятия. Повернул голову — белевшая рядом подушка была пуста.