Красные стрелы

— Раньше бывать в Москве доводилось, товарищ майор? Не узнаете? Ничего, скоро она сбросит свой военный наряд. Станет еще лучше!

С благодарностью гляжу на него. Шофер вслух высказал мою мысль, мое желание, мою мечту.

— Ему только подняться не дать.

— Кому? — спрашиваю.

— Гитлеру, конечно. Сейчас он на карачках ползет, а его надо лишить и этого удовольствия… Ну вот и прибыли, товарищ майор, — вдруг заявляет он, резко тормозя.

Госпиталь разместился в новом четырехэтажном школьном здании. Открываю дверь. Меня останавливает невысокая энергичная сестра:

— Вы к кому, товарищ?

— К младшему лейтенанту Метельскому.

— Сейчас нельзя. Приходите послезавтра, а еще лучше — субботу.

— Я с фронта. Через час опять уезжаю, — пытаясь ее разжалобить, сгущаю краски. — Специально племянника повидать приехал…

Глаза у девушки округлились:

— Вы его дядя?!

— Точно. Брат матери.

— А сестру свою вы сейчас встретили?

— Нет.

— Ну как же, она тоже заходила. Перед вами минуты за две-три ушла. Говорила, куда-то надолго уезжает…

Жаль. Значит, Любаша была здесь, и мы с ней разминулись! Приехал бы чуть раньше… Может, та женщина, капитан, которая приветствовала меня, когда я открывал дверцу машины, и была Любаша? Она как раз вышла из госпиталя…

— Она в форме? — спрашиваю девушку.

— Конечно! Пехотный капитан.

— Значит, я ее видел и не узнал. Какая досада!

Девушка посмотрела на меня с состраданием и вздохнула. Покровительственным тоном сказала:

— Ладно, идемте. Я вас проведу черным ходом. Только, пожалуйста, не подведите меня. Если главврач вас застанет у Юры, скажите, что зашли сами…

Пока мы поднимались по лестнице, она взяла под защиту свое начальство. Не такие уж черствые, бездушные они, как некоторые думают. Но ведь иначе нельзя. Визиты родственников чаще всего расстраивают больных.

— Главврач нипочем не пустил бы вас, будь вы хоть маршалом. Особенно к младшему лейтенанту Метельскому.

— Неужели он так плох?

— Нет, что вы!

— Так в чем же дело?

— Расстроился он сильно за мать. Говорю ему: «Юра, будь мужчиной», а он обиделся, заявил: «Ничего ты, Катя, не понимаешь».

— Ай-яй-яй, как же так можно! — в шутку посочувствовал я.

Девушка с признательностью посмотрела на меня.

Постепенно я понял, что она знала о Юре все. И откуда он родом, и кем был его отец, и где работала до войны Любаша, и даже о рапорте на имя генерала Федоренко.

— Вы, конечно, тоже знаете капитана Шутова, к которому Юра просится? — спросила она вдруг.

— Знаю. Как не знать — земляк наш.

— А он что, ничего человек?

Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться:

— Как сказать? Вообще-то, характер у неге неважный. Иногда бывает ну просто зверь-зверем…

— Правда? — Катя побледнела, стала просить меня, чтобы я уговорил Юру не идти к Шутову. Тут же она чистосердечно призналась, что ей это небезразлично.

Мы остановились в длинном коридоре.

— Подождите минутку, — попросила Катя и скрылась за дверью одной из палат. Тут же появилась снова с халатом в руках: —Надевайте.

Младший лейтенант Метельский, приподнявшись на локте, смотрел с ожиданием на открывающуюся дверь.

— Степан Федорович! — воскликнул он в смятении. — Это вы? А Катюша удивила, говорит, к тебе дядя. Что, думаю, за родственник у меня обнаружился? Никак вас не ожидал увидеть.

Он подал мне левую руку. Голова и правая рука его были перебинтованы.

Катя принесла стул, поставила вблизи кровати:

— Не больше десяти минут, товарищ… «дядя», — сказала обиженным тоном и вышла.

— Хорошая девушка, — кивнул я на дверь. — Обидчивая только.

Юра переглянулся с товарищем, лежавшим напротив, и, смутившись, опустил глаза.

Я посмотрел на него. Совсем взрослый парень. Крепкий, мускулистый. Лицо только худое да щеки впалые. Поверх одеяла лежала бледная, почти прозрачная рука.

— Мама приходила, Степан Федорович, — задергались уголки его рта.

— Знаю, мне Катя говорила. Очень жалею, что не удалось увидеться. Она в армии?

— Была. — Понизив голос, он заключил — А теперь домой возвращается.

Я дал ему понять, что догадываюсь о причине ее возвращения на оккупированную территорию. В сводках Совинформбюро все чаще и чаще упоминалось о действиях белорусских партизан.

Это-то Юру и беспокоило. Он хорошо понимал, с каким риском связана деятельность партизана. Я пытался его утешить. Говорил, что должен гордиться: ведь его мать будет помогать Красной Армии.

Чтобы переменить тему разговора, спрашиваю:

— Давно ранен?

— Да уже порядочно. В танковую атаку ходили. Удачно все было. Много фашистов подбили, а потом и наш танк загорелся…

Скрипнула дверь.

— Десять минут прошло, — сообщила Катя.

Я показал пять пальцев:

— Еще пять минут можно, а?

— Ладно. Вы только насчет Шутова не забудьте сказать.

— Насчет кого? — повернулся к ней Юра.

— Товарищ майор говорит, что твой Шутов — зверь. Понял?

Мы с Юрой переглянулись и расхохотались.

19

Лежу на верхней полке темного, плохо отапливаемого вагона. На оконном стекле изморось в палец толщиной.