Волосы её давно уже поседели, но она добросовестно завивала их и укладывала локоны. Одета бабушка в светло-зелёную шёлковую куртку на подкладке и в серую юбку с белыми узорами из такого же материала почти до колена, а ниже коленей, над носками телесного цвета, виднеется голая кожа на икрах, серовато-белая и такая сморщенная, словно бы её оттягивают вниз полдесятка гирек.
Отец отвлёкся, припоминая, когда впервые понял, что бабушка состарилась.
Это случилось году в девяносто шестом или девяносто пятом, где-то в марте-апреле. Бабушка внезапно принялась убеждать отца, что он должен отвезти её в уезд Чуннин[53]
в лощину Лихуа[54] полюбоваться цветущей грушей. Когда они добрались до места, там была такая толпа людей, что бабушка осталась в машине, нахмурив брови. Чжу Чэн тогда только-только начал работать у отца шофёром, причём водил тогда «сантану»[55] и ещё не разбирался, что к чему, — сидел как истукан на водительском сиденье, пришлось отцу самому помогать бабушке вылезти из машины. Отец держал бабушку за левую руку, помогая выбраться, а заодно придерживал её за плечо.Именно в тот момент он понял, что бабушка постарела. Через одежду он чувствовал, что кожа на плечах свисает складками, которые буквально колышутся при каждом шаге. Он испугался и чуть не отпустил её руку. Она спросила:
— Шэнцян, посторонись, как я пройду, если ты мне дорогу загородил?
Папа сделал шаг назад, отпустил бабушку, глядя ей вслед, а потом позвал:
— Мам!
Бабушка остановилась, повернула голову. На её лице не было ничего необычного, такое же лицо, как и несколько минут назад, но отцу вдруг стало невмоготу видеть это.
— Пошли уже, — велела бабушка.
Они съездили полюбоваться цветущей грушей, то ли в девяносто шестом, то ли в девяносто пятом году, а уже в машине по дороге обратно в Пинлэ бабушка сказала:
— Ты всё-таки не разводись с Аньцинь, развод плохо скажется на твоей репутации. Она же на коленях перед тобой ползала, вот и прости, вернись, прояви снисхождение. Если вы разведётесь, то какого мнения окружающие будут о нашей семье, как я буду объясняться с её родителями?
Отец в ответ только рассеянно хмыкнул, он чувствовал, как его правая рука немеет. Бабушка довольно долго сжимала его руку, но отец так ничего и не сказал, и она спросила:
— Ты меня вообще слышал, Шэнцян?
— Да, хорошо, — снова односложно ответил отец, потушил сигарету, перевёл взгляд с бабушкиных голеней на её лицо и покивал.
— Тогда поезжай домой, я немного почитаю и лягу спать, — сказала бабушка.
— Хорошо, ложись пораньше, мам, — сухо процедил отец.
Когда они высадили бабушку у дома, отец потоптался несколько минут в коридоре, а потом поднялся на пятый этаж. Лестница закончилась, он оказался перед одной-единственной двустворчатой дверью. Отец вытащил мобильник и позвонил, ему тут же ответили.
— Открой, — попросил отец.
Через мгновение дверь отворилась. На пороге стояла хорошенькая девушка — Чжун Синьюй. Она, наверное, сделала новую причёску, чёрные как смоль волосы падали по обе стороны заострённого личика, очень красиво.
Отец наконец заулыбался, вошёл и затворил за собой дверь.
У отца в телефоне Чжун Синьюй значилась всё время под разными именами, причём мужскими. Несколько месяцев она называлась Чжун Чжуном, потом полгода носила имя Чжун Цюня, но с недавних пор отец решил отказаться от лишних сложностей и просто обошёлся одной фамилией «Чжун», добавив перед ней уважительное «старина».[56]
Как-то раз дома отец ужинал, телефон лежал на столе и вдруг зазвонил, отец не успел сразу отреагировать, и мама посмотрела, кто звонит, и сообщила:
— Старина Чжун.
— А. — Папа взял телефон и ответил на звонок: — Старина Чжун, а я как раз дома ужинаю. В мацзян[57]
играть?Чжун Синьюй ойкнула на том конце провода.
— Мне ещё посуду надо помыть сегодня, — со смехом продолжил отец и нажал на отбой.
Мама спросила:
— Он тебя давно никуда не звал?
— Давненько. — Отец положил себе ещё зелёного перца и баклажаны, а потом палочками сгрёб рис через край тарелки прямо в рот. — Помою посуду и навещу его.
— Поешь и иди. — Мама искоса глянула на него. — Он же тебя как позовёт, так прямо загораешься. Иди, я сама помою посуду.
Папа тут же радостно выскочил за дверь. То, что он записал девушку просто под фамилией «Чжун», позволило ему выиграть малой кровью — гениальное решение!
Чуть позже Чжун Синьюй спросила:
— Теперь я называюсь «стариной Чжуном»?
— Ну. — Отец сосредоточенно ласкал грудь девушки, эта грудь была невелика по сравнению с теми бюстами, какие ему доводилось ласкать, но казалась прохладной и по ощущениям напоминала яшму.
— Ну-ка, назови меня так! — велела Чжун Синьюй отцу, хихикая.
— Старина Чжун!
— Какой послушный мальчик! — просияла девушка, а потом, приподняв зад, прижалась к отцу.
Честно говоря, отец наслаждался тем, что Чжун Синьюй такая дурочка, когда они занимались любовью, он порой ругался: «Корова тупая!». Чжун Синьюй не обижалась и вела себя сообразно прозвищам.
Они с отцом тайком встречались почти два года, к слову сказать, в этом есть и дедушкина заслуга.