Красные ворота

— Я с радостью, — согласился Володька.

Отец Сергея был одет в синий шевиотовый, тщательно отутюженный костюм, сохраненный семьей, наверное, еще с тех, тридцатых годов, сейчас широковатый и мешковато сидевший на похудевшем хозяине. Воротник белой накрахмаленной сорочки был тоже слишком широк, но и то стеснял отца Сергея, и он несколько раз трогал узел галстука, ослабляя его. Чувствовалось, что одежда эта непривычна для него и даже неудобна. Да и не вязалась со всем его обликом, с обветренным, задубелым лицом, с большими, расшлепанными физической работой руками.

Когда же перед выходом он надел шубу с каракулевым воротником шалью, то и она казалась чужеродной и особенно не подходила к заячьему треуху, в котором он, видимо, и приехал.

Они вышли на улицу… Через несколько домов по дороге был Спасский ломбард. Сергей кивнул на ворота и улыбнулся:

— Наш спаситель, как видишь, папа, на месте…

— Вижу… В Москве, верно, все на месте, — каким-то далеким голосом и бесцветно произнес отец Сергея.

Володька смотрел на человека оттуда, как в свое время глядел на раненую девчонку на вокзале Новосибирска, когда ехал на фронт с Дальнего Востока, с тем же желанием увидеть в глазах что-то необыкновенное, ведь они видели смерть, а отец Сергея прожил десять лет в страшном мире. Но, как и глаза той девчонки ничего особенного не выражали, так и взгляд отца Сергея не выдавал ничего, кроме, может быть, давней и непроходимой усталости.

Они вышли на Садовую, прошлись по ней, а потом повернули на довольно оживленную Сретенку… Если весной и летом девичьи и женские платьица и сарафаны как-то красили, пестрили толпу на улицах Москвы, то зимой преобладало серое, черное, коричневое и синее. Было еще не до обновок, донашивали пока довоенное, москвошвеевское, ну и серые шинели бывших солдат тоже не вносили красок. Но изредка попадались женщины в меховых, чаще всего беличьих, шубках, попадались и в трофейных или из подарков «дяди Сэма», отличавшихся другим совсем покроем.

Отец Сергея как-то отрешенно глядел на прохожих. Видимо, ему было странно, что Москва живет обыкновенной жизнью, что люди куда-то торопятся, заходят в магазины, выходят оттуда с покупками, что в общем жизнь идет, как и шла раньше, что все заняты своими делами и никто, никто не думает, даже не задумывается о том, что где-то существует другая жизнь, где за пайку хлеба могли убить, продать и вытерпеть любые унижения, где, для того чтобы выжить, шла ежедневная мытарная борьба и с самим собой, и со всем тем, что окружало людей в мертвом пространстве зоны. Возможно, отец Сергея думал совсем о другом, но Володьке так казалось, потому что равнялся он на свои ощущения сорок второго года, когда вернулся в мирную, тыловую Москву из-под полыхающего Ржева.

Пройдя Сретенские ворота, они вышли на бывшую Лубянку, но вскоре отец Сергея круто свернул в переулок — видно, не захотел идти дальше по этой улице, и это было понятно. На Кузнецкий они попали с Рождественки. В бывшем Камергерском Сергей остановился около филиала кафе «Артистическое», маленьком закутке с пятью столиками, где можно было не раздеваться.

— Не хочешь ли перекусить, папа?

В кафе хотели взять только сосиски, но Володька, которому страшно хотелось сделать что-то для отца друга, вынул деньги и побежал к буфету, чтоб заказать графинчик водки.

— Что ж, папа, — поднял Сергей стопку, — за твое возвращение.

— Да, да, — быстро проговорил Володька, суя свою стопку для чоканья. — Я так рад, так рад. И за вас, и за Сережу.

— Спасибо, Володя, — отец Сергея поднял стопку и долго держал ее перед собой, словно рассматривая.

Потом они ели розовые горячие сосиски. Сергей и Володька жадно, смазывая горчицей, отец же ел медленно, тщательно пережевывая. И опять Володька нашел сходство, ведь так же ел и он после Ржева. Он еще раз суетливо сгонял к буфету за вторым графинчиком. Лицо отца после второй стопки порозовело, он посмотрел на ребят и сказал:

— Наверно, вы ждете, мальчики, рассказов? Их не будет. Во-первых, нам не рекомендовали особо распространяться, а потом — ни к чему это. Знайте только одно, в чем я могу поклясться, — виноватых там нет… После войны, правда, появились; это бывшие полицаи, власовцы, но из нашего «призыва», если можно так выразиться, — он слегка усмехнулся, — виновных не было.

— Я это знал, папа, еще тогда.

— Пусть знает и Володя.

— Тогда что же это? — спросил Володька с дрожью в голосе.

— Ну, мы-то там за те долгие годочки кое-что уразумели, — чуть улыбнулся отец Сергея.

— Неужели… неужели… он? — совсем тихо спросил Володька.

Отец Сергея ничего не ответил, лишь еле заметно наклонил голову. «Неужели, неужели?» — еще раз подумал Володька, чувствуя, как надламывается в душе что-то и уходит почва из-под ног. Даже закружилась голова… Сергей хлопнул его по плечу:

— Не скисай. Рано или поздно, но приходит пора расставания с некоторыми… иллюзиями, что ли.

— Нет, — поднял голову Володька. — Этого не может быть.

Он в растерянности переводил взгляд с одного на другого, ожидая и надеясь на что-то, но отец Сергея поднялся и тихо сказал:

— Это правда, Володя…

33